Режиссерское искусство театра кукол России XX века

Сам Образцов писал о Пронине так: «Среди людей, к которым должна быть обращена моя благодарность, особое место занимает человек, оказавшийся не только зрителем, но и устроителем моих концертов. Это – Борис Пронин. Мы познакомились с ним на одном из вечеров студентов консерватории А. Г. Шора, где я показывал кукол. <…> Он постоянно кого-то „открывал“ и спешил показать свое открытие друзьям. В голове Бориса Пронина одна фантастическая идея сменяла другую. Он всегда что-то организовывал. То какие-то клубы, то маленькие театрики, то удивительные по форме концерты или просто вечеринки <…>. Пронин гордился не своей ролью организатора, а теми людьми, которых он в эту „авантюру“ вовлекал. Пронин – удачливый неудачник. Удачливый потому, что многие его фантазии на первых порах осуществлялись. Его любили, на его зов шли, а горячий темперамент Пронина преодолевал все технические препятствия. Но этот же темперамент и губил затею, и она часто лопалась, как разноцветный мыльный пузырь. Увидев моих кукол, Пронин, по-видимому, отнесся к ним как к очередному своему „открытию“ и тут же решил организовать кукольный театр в подвале, непременно в подвале. Чтобы были своды, деревянные лавки, железные висячие фонари. Вообще что-то средневековое. Подвал не вышел. Не нашлось помещения. Но зато нашелся чердак, и Пронин мгновенно решил организовать артистический клуб – „Мансарду“. И организовал-таки. На открытии „Мансарды“ выступали Василий Иванович Качалов, негритянская певица Коретти Арле-Тиц, поэт Василий Каменский. На этом же концерте показывал своих кукол и я. После этого вплоть до самого конца „Мансарды“ я часто бывал там. Тогда ведь еще не было Дома работников искусств. „Мансарда“ была единственным местом, где встречались актеры, писатели, художники, музыканты. <…> Наверное, я был самый молодой среди всех собиравшихся на „Мансарде“, но обращались со мной как с равным. Кукол любили, и даже бывали вечера, целиком посвященные моим куклам. Вот за это я и должен благодарить Бориса Пронина» [280] .

Пронин действительно открыл Образцову двери в профессиональную жизнь кукольника, дал путевку на большую эстраду, возможность встретиться и подружиться со многими выдающимися деятелями искусств того времени.

Но главным своим Учителем театра С. В. Образцов считал ученицу Евг. Вахтангова Ксению Ивановну Котлубай [281] – актрису, педагога, режиссера Третьей (вахтанговской) студии, верную и ближайшую помощницу Евгения Багратионовича. После смерти Мастера в 1922 году Котлубай сразу же покинула Студию, полностью перейдя во МХАТ и Оперную (Музыкальную) студию В. И. Немировича-Данченко, где и проработала до конца своих дней. Одновременно с ней в 1922 году в Музыкальную Студию МХАТ поступил и юный Сергей Образцов.

«Осенью 1922 года, – писал он в 1936 году, – я был принят по конкурсу в Музыкальную студию МХАТ и через некоторое время [282] получил роль Терапота в спектакле „Перикола“. Режиссером, который должен был со мной сделать эту роль, была назначена Ксения Ивановна Котлубай, бывший ближайший ученик и соратник Вахтангова, ставившая вместе с ним „Турандот“. В дальнейшем всей моей жизнью в театре, всем формированием моего актерского вкуса и вообще вкуса в искусстве и в жизни я обязан ей. Этому человеку я бесконечно благодарен» [283] .

Роль Терапота была эпизодической – церемониймейстер испанского вице-короля, сплетник, интригующий против Периколы. Образцову хотелось, чтобы его Терапот был язвительным, злым горбуном. Во время репетиций повторилась ситуация Консерватории: Образцову было неловко, он стеснялся своего единственного зрителя – режиссера-педагога Ксении Котлубай, а той все время казалось, что актер фальшивит и кривляется. Тогда она предложила Образцову сделать такую куклу, как он представляет себе Терапота, и наглядно, уже видя свой образ, пройти с куклой всю роль, ища в кукле и поведение, и манеры, и голос…

«Я сделал старика с длинными волосами и бородой и попробовал играть им Терапота – не вышло, – вспоминал Образцов. – Тогда я сделал другого – без бороды, бритого, с аккуратным горбатеньким носом и лысой головой, опять попробовал – опять не вышло. Наконец, я сделал третьего – с маленькой головой, высоким лбом, нависшим на один глаз, с выпяченной нижней челюстью, горбатого. Вид у него был какой-то въедливо-противный, но настолько конкретный, что, например, голос, которым должен говорить этот человек, был ясен сразу: высокий, тягуче-приторный» [284] .

Пройдя всю роль на кукле, найдя и ее походку, и голос, и манеры, было уже легко перевести найденный образ на себя. Исчезли неестественность, фальшь, актерская зажатость. Роль пошла! [285]