Режиссерское искусство театра кукол России XX века

В августе 1934 года М. Чехов с женой уехали из Латвии сначала на лечение в Италию, затем на гастроли в Париж и Брюссель; он жил и работал в Англии, а в феврале 1935 года вместе с Пражской группой МХТ уехал в США.

Супруги Громовы решили вернуться в Россию. Перед отъездом Чехов и снабдил друга рекомендательным письмом к Вс. Мейерхольду, в театре которого Громов проработает актером и помощником режиссера, а его жена – актрисой вплоть до ареста Мастера и закрытия его театра.

«В 1934 году, – вспоминал В. Громов о начале своей работы, – вскоре после моего поступления в театр имени Вс. Мейерхольда, началась работа над спектаклем, состоявшим из трех водевилей А. П. Чехова. Я очень ясно помню тот день, 9 ноября 1934 года, когда Мейерхольд пришел на первую беседу с актерами. Он попросил, чтобы принесли классную доску, мел, и размашистым почерком написал: „Гостеатр им. Вс. Мейерхольда. Посвящается памяти А. П. Чехова. 33 обморока. „Юбилей“. „Медведь“, „Предложение“. Музыка на обмороки Д. Д. Шостаковича“ <…> На десятой репетиции, на первом черновом прогоне <…> выяснилось и еще одно обстоятельство – роль Чубукова не удалась исполнителю. <…> После прогона Всеволод Эмильевич подошел ко мне и со свойственной ему решительностью и безапелляционностью сказал: „На следующей репетиции вы играете Чубукова“! <…> Я сразу же понял, что значила эта формулировка <…> Я понял, что предстоящая репетиция будет не постепенным вводом в роль, а прогоном. Поэтому решил использовать два дня до репетиции для максимальной подготовки к пробному, черновому прогону всей роли Чубукова, всего водевиля. Я понимал, что не имею права явиться на репетицию только усердным исполнителем намеченного рисунка. Я должен был непременно добавить к этому как можно больше своего – свое четкое толкование образа, свое наполнение его, свои детали <…> Появившись в репетиционном помещении, где уже была приготовлена выгородка, Всеволод Эмильевич коротко бросил: „Прогон!“. Итак, моя догадка оказалась совершенно правильной: он хочет, чтобы я сыграл в черном прогоне всю роль, хочет проверить меня в контексте всего водевиля. Но, конечно, он это делал не как экзамен для меня. Его самого интересовала проверка общего замысла водевиля с новым исполнителем. Именно поэтому я решил предупредить Мейерхольда. Я сказал, что знаю текст и весь установленный рисунок, но имею свою точку зрения на образ Чубукова, свою трактовку, свою характеристику и вытекающие отсюда детали игры. Глаза Мейерхольда стали пронзительно-внимательными, выражение лица – жестким. Но когда я коротко объяснил Мейерхольду, что именно меня увлекает и смешит в Чубукове, он заинтересовался и повеселел. Я, конечно, не мог в этой трудной ситуации осуществить все, что задумал, но, тем не менее, тотчас по окончании прогона Всеволод Эмильевич сказал одобрительно и с какой-то радостной нотой в голосе: „Вы утверждены в этой роли!“» [330] .

Это было утверждение не только в роли, но и признание Мастером Актера. Летом 1934 года, в связи с намечавшейся постановкой «Бориса Годунова» в ГосТИМе, Мейерхольд поручает В. А. Громову собрать необходимую для работы над спектаклем библиографию о творчестве Пушкина и об эпохе Годунова. Предполагалось, что спектакль примет участие предстоящих в 1937 года пушкинских торжествах и откроет строящееся здание ГосТИМа.

Громов и его жена становятся в ряд ведущих артистов театра Мейерхольда. Об этом свидетельствуют в том числе и сохранившиеся три варианта распределения ролей, где неизменными остаются только назначения Н. Боголюбова и В. Громова на роль Бориса Годунова и З. Райх и А. Давыдовой (супруги В. Громова) на роль Марины. Казалось, судьба улыбнулась семье Громовых. Они жили на родине, в Москве, стали ведущими артистами в театре Всеволода Мейерхольда…

Но вскоре все изменилось. После ареста Мейерхольда и закрытия его театра Громовы остались без театральной работы. Помогало кино – в 1938 году он снялся у Я. А. Протазанова и Гр. Левкоева в «Семиклассниках», в 1939 году – в «Подкидыше» Т. Лукашевич и в «оборонном» фильме А. И. Ромма «Эскадрилья N 5» («Война началась»), где Громову досталась роль вражеского генерала Гофера. Тогда же его пригласили сняться в роли капитана Груздева в фильме В. Журавлева «Гибель „Орла“» (1940).

Но на московскую драматическую сцену бывшего актера и ассистента «врага народа» не брали. Помог Сергей Образцов. Он хорошо знал В. Громова и как актера, и как режиссера, и как близкого соратника М. Чехова. Много раз он видел его работы во МХАТе и в ГосТИМе, поэтому в 1940 году Громов был принят в Центральный театр кукол в качестве режиссера.

В театре Образцова в те годы обретали пристанище многие из тех, перед кем закрывались все двери. Громов был одним из них. Здесь он проработает девять лет, поставит «Ночь перед Рождеством» (1941), «Маугли» (1945), «Золушку» (1946) и «Красу Ненаглядную» (1949). Но самым значительным его спектаклем в этом театре останется «Король-олень» (1943) Карло Гоцци по пьесе Евгения Сперанского.