Режиссеры «Мосфильма»

Творческое объединение, в котором под началом Пырьева трудился Климов, называлось «Луч». В этом объединении наличествовал художественный или редакторский совет, в который Иван Александрович пригласил, среди прочих, замечательного советского искусствоведа, историка театра и кино Майю Туровскую. В 2015 году на телеканале «Культура» был показан четырехсерийный документальный фильм об этой удивительной женщине. Отказавшись от кинематографических изысков, режиссер Артем Деменок просто предоставил Майе Иосифовне слово. И она говорила. Из своего мюнхенского далека сохранившая в 90 лет уникальный интеллект и ярчайшую память выдающаяся женщина рассказывала о своей жизни. Об аресте отца в середине 1930-х. Об атмосфере в Москве после заключения пакта Молотова — Риббентропа. О том, как из-за своей расхлябанности 22 июня 1941 года остался в живых ее будущий муж, служивший в армии на советско-румынской границе. Об обучении в МГУ и ГИТИСе. О том, как не брали на работу еврейскую девушку. Причем не только в эпоху «борьбы с космополитизмом», но и потом, уже в «оттепель»…

Уникальность картины «Майя Туровская. Осколки» заключается в неповторимости ее героини. «Сейчас таких не делают» — классическая фраза все время вертится в мозгу на протяжении просмотра. Ведь Майя Иосифовна и выдающийся ученый с мировым именем, автор десятков книг, по которым учатся сегодняшние историки искусства, и гражданка Советского Союза, пережившая глобальные исторические события как страницы собственной жизни. И в выдающемся своем значении, и в бытовом облике она удивительно естественна, правдива, ненарочита. Ей веришь безоговорочно. Ее такие обычные слова приобретают силу документа.

Поэтому сейчас великая женщина сама еще раз расскажет о встрече с великим режиссером. Литературная запись по фильму сделана киноведом и постановщиком документального фильма Артемом Деменком.

Итак, Майя Туровская об Иване Пырьеве:

«Единственный, кто меня пригласил — правда, не в штат, а в редсовет Второго творческого объединения „Луч“ на „Мосфильме“, был Иван Александрович Пырьев.

Это был так называемый призыв писателей в редколлегии. Я была в положении, когда Иван Александрович пригласил меня на разговор, и сказала: „Иван Александрович, я не могу“. — „Но я же тебя не на девять месяцев приглашаю“.

У нас были два руководителя объединения — Иван Александрович Пырьев и Лев Оскарович Арнштам. Двух более непохожих людей трудно было найти.

Я думаю, что Иван Александрович в кино был самый занимательный человек — такая русская стихия. О нем периодически писали в газетах, что он кого-то обругал матом — для него это было раз плюнуть. На вопрос, когда надо получить деньги, он говорил — позавчера. При этом у него был мощный кинематографический темперамент. Он сделал в советском кино свой лубок, который обожал народ. Конечно, я его терпеть не могла. Это теперь я оценила форму, между прочим, очень изысканную. Но тогда фильм „Свинарка и пастух“ был для меня плебейским кино.

А Лев Оскарович был близким другом Шостаковича и блестящим пианистом. В молодости он играл на фортепиано у Мейерхольда на сцене в „Учителе Бубусе“. Петербургский интеллектуал, в прежнем своем воплощении — красавец-мужчина, а режиссер как раз средний. Но замечательный и добрейший человек, с которым мне пришлось много иметь дел уже после смерти Ивана Александровича.

Пырьев и Арнштам — это было „в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань“. Оказывается — можно. Они одну эту телегу тащили и прекрасно уживались между собой.

О Пырьеве думали, вообще говоря, неправильно, — он не был диким человеком. Он был человеком стихийным, но совсем не диким.

В то время он возглавлял Союз кинематографистов. По воскресеньям, когда Дом кино был закрыт, с утра ему там показывали новые иностранные фильмы. И он приглашал нас с Верой Шитовой, которая тоже была у него в объединении. Я ему говорила: „Мы у вас что, герань на окне?“ В это время он уже разошелся с Мариной Алексеевной Ладыниной, с которой я потом подружилась, и был женат на Лионелле Скирде, актрисе Театра Станиславского. И она приводила с собой на просмотры чуть ли не весь театр. Черная машина привозила фильмы, приезжал Иван Александрович — с посохом, в шубе с бобровым воротником, как Шаляпин на картине у Кустодиева. Он садился в середине зала, вокруг рассаживались актеры.

На этот раз показывали фильм „В прошлом году в Мариенбаде“ с Дельфин Сейриг. А мы с ним смотрели именно такие картины — Трюффо, Годар, Рене… И тут ребята из театра стали довольно громко острить. Иван Александрович сидел впереди со своим посохом, да как стукнул им по полу: „Цыц!“ Немая сцена из „Ревизора“. Все не просто замерли, а отмерли. „Все сначала!“»[1].

Здесь надо сделать небольшое отступление.