Вот, например, как Яшин описывает историю из своей вгиковской жизни.
Действующие лица:
Борис Яшин, студент, заместитель секретаря парткома постановочного факультета, староста курса.
Михаил Ильич Ромм, Учитель.
Василий Шукшин, дипломник.
Петр Терентьевич Пенкин, милиционер.
Игорь Ясулович, студент.
«Жигалка», преподаватель.
Массовка — сокурсники, члены парткома ВГИКа.
«Начал учиться в объединенной актерско-режиссерской мастерской М. И. Ромма. Судьба замкнула первый круг. Получалось, что для того, чтобы встретить на своем пути Михаила Ильича, замечательного человека, художника и педагога, определившего направление второй половины моей жизни, суждено было мне вначале соприкоснуться с флотом, подводниками, от которых, думаю, и получил нравственный заряд на всю оставшуюся жизнь, стал тем, кем нынче являюсь. Навсегда впитал я флотские традиции. Например, главный закон: сам погибай, а товарища выручай. Этому принципу я старался следовать всегда. Так случилось, когда разматывалась история, в которую вляпался, уже будучи дипломником, Василий Шукшин.
Он учился в мастерской Михаила Ильича, предшествующей нашей. На том курсе учились Виноградов, Китайский, Юлий Файт, Тарковский. Василий уже закончил теоретический курс, но жил пока в общежитии. Ему разрешали жить в общаге, потому что он начал сниматься на студии Горького в „Двух Федорах“ Хуциева. К этому времени мы вышли на третий курс, нам предстояло снять учебную работу. Остановились мы на рассказе Юрия Кузнецова „Юрка, бесштанная команда“. Это был тот самый Кузнецов, который от Союза писателей был командирован в Англию для сбора материалов по биографии Ленина. Там он попросил политического убежища, ему его дали, но вскоре после этого он умер. Эта история произошла позже, а пока мы, четверо студентов мастерской Ромма, снимали короткометражку „Юрка, бесштанная команда“. В главной роли снимался у нас Василий Шукшин. Четверо режиссеров было нас потому, что на каждого полагался определенный метраж пленки. К этому времени — два года назад — на киноведческий факультет ВГИКа поступила моя жена. Перед ее поступлением я летом не ездил на каникулы домой — работал помощником коменданта общежития во время летнего наплыва абитуриентов. Особенно на актерский факультет. Можете себе представить, какие приходилось выдерживать бои и стычки. За эти боевые заслуги нам с женой выделили в общежитии скромное жилье — недействующую ванную комнату, которую Виктор Трегубович окрестил „наша каморка“. Наверное, потому „каморка“, что туда в любой момент можно было заглянуть, например, с четвертинкой водки. Возвращаюсь к истории с Василием Шукшиным, в которую он попал, еще не успев снять дипломного фильма. Мы снимаем „Юрку, бесштанную команду“, в институте у нас продолжаются занятия, Ромм время от времени дает нам письменные домашние задания. Корплю я как-то над очередным этюдом; стукнув в дверь, вошел мрачный Шукшин. Сел на „тахту“ — пружинную кроватную сетку на четырех кирпичных столбиках. Вынул из кармана галифе (он тогда ходил в галифе и сапогах) мятый рубль и монету в двадцать копеек. С силой, как „забивают козла“, припечатал рубль и монету к поверхности стола.
— Не хватает. Добавляй двадцать девять копеек.
— Сегодня несостоятелен. До стипендии еще три дня. Вот, может, ребята с просмотра придут…
— Подождем.
(В институте был просмотр, на который я не пошел.) Когда Шукшин доставал деньги, из кармана наполовину высунулась свернутая трубочкой школьная тетрадь. Привычным движением правой руки он хлопнул по ней, засунул в карман поглубже. Во время съемок каждый из нас четверых считал своим долгом высказаться по поводу этой тетрадки: „Тихо: среди нас писатель!“ Василий пользовался любой паузой в работе — отходил в сторону с тетрадкой и огрызком карандаша. Когда „Знамя“ опубликовало первую подборку его рассказов, наши подковырки сами собой иссякли.
— Похоже, с Москвой придется завязать, — поиграв желваками, не сразу сказал Шукшин. — Ну, и с кинематографом, разумеется, тоже. Поди, уже слышал? Такое быстро расходится.
— Нет. Ничего не слышал.
Шукшин помолчал.