Режиссеры «Мосфильма»

Снова — Судьба. Классик советского кино, фильм которого когда-то подвиг моряка к занятиям режиссурой, стал «крестным отцом» его первой самостоятельной работы.

Юная Наташа только что окончила школу. И впервые влюбилась. Однако счастье было недолгим. Тракторист Мишка Найда подорвался на мине, оставшейся в поле с военных времен. Молодая женщина хочет зарегистрировать брак с погибшим, чтобы ребенка, которого она носит под сердцем, можно было записать на фамилию отца. Разумеется, в бюрократическом царстве Наталье отказывают. Ходит и ходит она по кабинетам, пока не понимает вдруг, что все это — пустое. Что запись в канцелярской книге ничего не изменит. Что главное — ее любовь и радость материнства. «Мишка! — кричит молодая мама в финале, выйдя на крыльцо деревенского дома. — Мишка Найда!» И довольный карапуз бежит навстречу маме.

Ознакомившись со сценарием, понимаешь Райзмана. Из этого материала вполне можно было сделать социальную и едва ли не кафкианскую притчу. Тем более что в 1966 году в СССР впервые за 40 лет Кафка был переиздан тиражом четыре тысячи экземпляров. (Это как если бы сейчас издали книгу всего в сорока экземплярах.) Маленький черный томик с главными текстами ХХ века передавался из рук в руки, перечитывался, пересказывался…

Яшин сделал абсолютно асоциальную картину. Тихую, неспешную ленту про любовь. «Осенние свадьбы» — классический пример экранизации знаменитой фразы про то, что искусство всегда на полях сюжета. Приведенная выше фабула ничего не говорит о фильме. О нем вообще словами рассказать практически невозможно. Потому, что это — кинематограф. Потому, что его надо смотреть и видеть.

Эти бескрайние поля. Эту девчонку в платке, обматывающем голову. Этот яблоневый сад. Эти яблоки в Наташиных руках. Эту лошадь с телегой на городских улицах. Это животное, смиренно ожидающее у телефонной будки, пока хозяйка названивает очередному Очень Важному Лицу…

И — свет. Очень много света. Огромное пространство, сама ширь которого должна подсказать — и подсказывает — Наташе бессмысленность ее хождений по кабинетам. Природа, Жизнь, Любовь, Сын — всё это больше, выше, прекраснее мира бумажек и печатей, который никак не хочет признать очевидное.

Широкий экран — главный формат 1960-х, а Яшин в «Осенних свадьбах» предстает едва ли не самым трепетным его поэтом. Смотрите, как бы говорит он, как огромен и чудесен мир. Живите в нем. Не думайте о преходящем. Чувствуйте вечное.

Валентина Теличкина, которую никак не хотел утверждать Райзман и которую с помощью Ромма отстоял Яшин, в своей первой крупной кинороли стала идеальным проводником центральной режиссерской идеи. Она плавна, неспешна, говорит, растягивая слова, делая меж ними паузы… словом, живет в гармонии с большим миром, является его частью. Трагедия на время привела ее в малый мир канцелярских столов и бдительных секретарш, а рождение ребенка вновь вернуло в естественную среду обитания.

«За лучшую работу молодого режиссера, за искренность, с которой авторы воплотили на экране простую, трогательную историю» — с такой формулировкой ленте был вручен Бронзовый леопард на кинофестивале в Локарно.

В 1968 году киносмотр в знаменитом швейцарском курортном городе проходил в начале осени. На советские экраны лента вышла 19 августа.

Вроде как Судьба снова «подгадала». Фильм с названием «Осенние свадьбы», законченный на исходе 1967-го, появился на экране и был награжден осенью следующего года. Что ж, перст Судьбы здесь действительно виден. Но всем ли? Со всех ли сторон?

Через два дня после московской премьеры «Осенних свадеб» советские войска вторглись в Чехословакию. Пражская весна уступила место удушливому лету «нормализации». Выдающийся чехословацкий кинематограф просуществовал еще полгода. С апреля 1969-го по ноябрь 1988 года упоминать о нем (не говоря уже о том, чтобы его увидеть) было нельзя. В Чехии и Словакии эта трагедия детально изучена. У нас же до сих пор даже не понято толком, какой урон нанес военный марш 21 августа обществу, искусству вообще и кинематографу в частности.

В фильмах чехословацкой «новой волны» 1960-х нет той открытой публицистичности, что станет характерной для венгерских и польских антикоммунистических лент конца 1970-х — начала 1980-х. Чехи и словаки снимали тихие, ироничные картины. И если дети в них винили своих отцов в том, что те не сопротивлялись строительству мира лжи и конформизма, то делали они это без пафоса и с некоторым даже удивлением. Частная жизнь человека важнее любой, самой высокой политики — эту мысль изобретательно и по-разному талантливо высказали Милош Форман и Вера Хитилова, Иржи Менцель и Юрай Якубиско, Ян Немец и Карел Кахиня…

Но ведь и Борис Яшин — тоже!

Пересматривая сегодня советские фильмы 1965–1969 годов, поражаешься прежде всего их удивительной мировоззренческой схожести с тогдашними лентами из Праги и Братиславы. «Осенние свадьбы» в этом ряду стоят едва ли не на первом месте.