Рядом была война

– А туго, бабы, там нашим мужикам, ой как туго! Намедни заходила я к золовке, читала она мне письмо от своего мужика, так обе ревмя ревели, что эта немчура с нашими городами, деревнями и народом делает! Грабят, измываются, убивают невинных, жгут. Дай, господи, силы солдатам нашим, чтобы прогнали злодеев.

– Тут, Парасковья, мало силы, тут техника нужна. Вон у них, злодеев, сколь эропланов да танков! Вот он и прёт как саранча.

– Конец видно белому свету пришёл! А всё, бабы, ведь по писанию как есть идёт, там сказано: за грехи наши людские такая будет война, что все будем гореть в огне неугасимом!

– Да что ты, Марья, ерунду мелешь! – поднимается из-за стола тётя Настя. – Оно конечно, такой войны ещё не было, но я скажу, что погодите, узнает ещё Гитлер и силу нашу! Уехали на войну мужики наши, тяжело нам без них, но ничего – управимся. Погодите бабы, захлебнётся Гитлер своей же кровью!

– Слышь, Настасья, а от Павлушки, сына твоего, было известие?

– Недавно получила, пишет: направили в школу на командира.

– Счастливая ты. А мой Степан всего одно письмо прислал с дороги и как в воду канул, не знаю, на что и подумать.

– Напишет, не тужи. Погодите, бабоньки, прогонят немцев с нашей земли, и все вернутся. А сейчас не расходитесь, я по такой оказии поднесу вам по рюмочке, у меня с проводов сына осталось, а пить некому.

Понимая, что я теперь лишний, ухожу из комнаты, скоро из квартиры тёти Насти доносятся песни захмелевших женщин.

Иногда солдатки просят меня написать письмо на фронт. Чаще всего с этой просьбой обращается тётя Дуся Гладышева, из восьмой квартиры нашего дома. Женщина средних лет, она просит зайти к ней, достаёт листы бумаги, я сажусь за стол, макаю в чернильницу ручку и жду, тётя Дуся начинает диктовать.

– Пиши, Колюня. Письмо писано в чистый понедельник октября двадцатого. Во-первых, строках моего письма, многоуважаемый, любезный мой, дорогой муженёк Семён Афанасьевич, мой незабвенный супруг, шлёт тебе нижайший поклон твоя незабвенная супружница Евдокия Евлампиевна, а также низко кланяются тебе мои малые дочки Валя и Галя и желаем тебе, дорогой наш муж и отец, всего хорошего в твоей солдатской жизни. Ещё кланяется тебе твоя сестра Катерина, которую видела намедни, она передаёт тебе привет…

Это словесное изобилие редактирую по- своему, сокращая вдвое:

– Здравствуй, мой дорогой и любимый Семён! Вместе с дочками Валей и Галей. Крепко тебя обнимаю и целую и желаю тебе всего хорошего в твоей нелёгкой солдатской жизни. Ещё передаёт тебе большой привет с наилучшими пожеланиями твоя сестра Катерина…

– Написал?

– Да.

– Пиши далее. Сообщаю тебе, что, письмо твоё вчерась получили и рады, что у тебя всё хорошо. Мы тоже живы и здоровы, девочки учатся хорошо. В нашем доме позабирали на войну почти всех мужиков, а Александре Барановой и Витюговой Дарье пришли похоронки. Хлеба дают по карточкам, рабочим по шестьсот граммов, иждивенцам по четыреста, ещё дают карточки на продукты: масло, макароны, крупу, сахар. На базаре всё дорого, я хочу продать кое-что из моей одежды. Говорят, ещё, что скоро за Волгой окопы рыть будем. Работаю всё в прядильной. Об нас не беспокойся, а ты поостерегайся там, каждый божий день вспоминаем тебя…

Около десяти часов утра в наш дом входит почтальонка, пожилая тётя Клава, разносит по квартирам письма. Писем-треугольников никто не опасается – это желанные письма пусть из госпиталя, пусть ранен, но, главное, жив. Боятся, как огня, официальных конвертов, с вложенными в них синим бумажками-похоронками. Такие письма тётя Клава старается отдать поскорее и уйти с глаз долой, чтоб не видеть слёзы. Мне жаль почтальонку: неблагодарная работа приносить людям горе, она не похожа на Харитошу – аккуратного почтальона из кино, распевавшего песенку: "Я везу любовь и радость и надежды, и мечты". У неё печальные глаза, поседевшие волосы. Месяца два назад, она сама получила этот официальный конверт с синей похоронкой. Хочется, чем-либо её успокоить. Но чем?

И разносит она каждый день радость одним людям и невыразимое горе другим.

На городском базаре.

Я в больнице. Иду по коридору вслед за медсестрой в палату к матери. Подхожу к её кровати, присаживаюсь на табуретку, мать слабо пытается улыбнуться и вполголоса произносит:

– Ничего сын, теперь чувствую себя получше.

Я молчу. Беру руку матери, чувствую холод её ладони, на лице ни кровинки, под глазами синие круги.

– Мам, ты ни о чём не расстраивайся, у меня всё нормально.

Побыв у матери, выхожу в коридор, снимая халат, спрашиваю медсестру:

– Скажите, что ей нужно для питания?

– Увы, молодой человек, сейчас зима. Полезны фрукты, овощи, молоко.

Иду домой, раздумывая: где же возьму фруктов, овощей, где раздобыть денег? Молоко на базаре девяносто рублей литр. Что-нибудь продать? Вспоминаю, что мать собиралась продать своё пальто, ещё совсем новое, которое перед войной купил отец. Но оно оказалось великовато, и она его почти не носила. Точно! Так и сделаю, как раз завтра воскресенье, базар будет большой. Дома достаю из сундука пальто, чищу его щёткой, привожу в порядок.