Рифмовщик

— Ты главное не сказал, — улыбнувшись, заметила большая дама. — Ты не сказал, что мясом вы водочку закусывали.

— Ну да, закусывали, — добавил крупный мужчина. — А под водочку медвежатина ох как хорошо пошла! И мохом пахла!

— Что он сказал? — спросила бодрая старушка.

— Он сказал, что медвежатина мохом пахнет, — весело ответила большая дама.

— Не знаю, не знаю, — продолжила бодрая старушка. — Никогда медвежатины не пробовала.

* * *

— Вы знаете, бывают такие затяжные осени, — начал свой рассказ Крео. — Такие, что зиму ждешь, ждешь и никак не дождешься.

— Да, — согласилась она. — Бывают, даже до самой середины декабря.

— Вот тогда была такая длиннющая-предлиннющая осень, — продолжил он. — Пролетел теплый, солнечный сентябрь. Октябрь обрадовал своими разноцветными красками. Аж до середины ноября сухая, довольно теплая по тому времени погода создавала впечатление, что до снега и морозов ой как далеко!

— Но морозы и снег всё же пришли, — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла она.

— Пришли, конечно пришли, — ответил он. — В самом конце декабря, перед Новым годом. Но я о другом, — и, немного помолчав, добавил: — Ожидание зимы — странное ожидание. Это всегда странно, когда ждешь перемен, а они задерживаются.

— Да, — тихо согласилась она.

А он продолжил:

— Природа как будто застыла в ожидании перемен. Голые, без листьев деревья задремали, готовясь уснуть до весны. Птицы — те, что улетают из этих мест — исчезли, и только лентяи-утки в городских прудах, отъевшиеся на подачках любителей кормить городскую живность, не собирались кочевать в теплые края. Однажды в ночь приснились мне вот такие слова, — и он прочел:

Сегодня ночью выпал снег,
Как будто время прекратилось…

Я проснулся и, пытаясь понять, откуда пришли эти строчки, добавил к ним:

Часов остановился бег,
А может, это мне приснилось…

Пока запоминал четыре строчки, снова уснул. А утром действительно выпал снег. Представляете, такое странное совпадение!

— Удивительно! — отреагировала она. — А потом вы стали поэтом?

— Поэтом? Это слишком громко сказано, — ответил он. — Утром стоял у окна, наблюдал, как тихо падает снег, укрывая заждавшуюся землю, и продолжил рифмовать:

Я тихо посмотрел в окно:
Сегодня мне спешить не стоит,
Сегодня всё белым-бело,
Меня ничто не беспокоит…

Он на минуту остановился, посмотрел куда-то в сторону и добавил:

— Вот так, неожиданно, пришла зима.

Она молча смотрела на него и ждала продолжения.

— А я стал рифмовщиком, и получились вот такие заключительные строчки:

Зима пришла — теперь не скроешь
Пустых тропинок и следов.
Природа отдохнет в покое,
И мы с надеждой на любовь.

Наступила неожиданная пауза. Она хотела что-то спросить, но, видимо, не решалась задать какой-то, может быть, несколько бестактный вопрос. Он, почувствовав ее волнение, произнес:

— Вас что-то смущает?

— Да, — ответила она.

— Оставьте свою нерешительность для другого раза, — произнес он, улыбаясь. — Пора бы нам эти штучки-тонкости бросить. Задавайте ваш вопрос.

— Хорошо, — последовал ответ. — Сейчас я сосредоточусь, — и через несколько секунд она произнесла: — У меня два вопроса. Первый: почему вы считаете себя рифмовщиком? А второй, если разрешите, я задам потом.

— Разрешаю, — сказал он. — А рифмовщик — это, наверное, от стеснения. Стесняюсь я назвать себя поэтом. Стишки-то так себе. А какой же второй вопрос?

Она опустила глаза и быстро-быстро заговорила.

— Если вы один, если… То есть одному быть нельзя. Нет, не то я говорю. То есть если вам нужен друг, преданный друг, то я могу…

Она сбилась с быстрого ритма, за несколько секунд восстановила дыхание и уже немного медленнее продолжила:

— Если вы захотите… Я хочу сказать, что вы об этом должны знать. Если вы захотите, если вы позовете меня, я буду рядом. Рядом в любое время. Только скажите, только позовите… Я буду с вами…

Она во второй раз остановилась и, тихо сказав «Простите», замолчала.

Он внимательно смотрел на нее и вспомнил, как в последний раз встретился с Юстой. Она вышла из конторы «лечснов» и, стараясь быть незамеченной, быстрыми шагами направилась к черной машине. Он узнал ее сразу, хотя в этом одеянии и в черных очках узнать ее было нелегко.

— Здравствуй, — неожиданно выпалил он, преграждая ей путь.

Она остановилась и недовольно ответила:

— Это ты?

— Да, это я, — произнес он, уставившись на нее.

— Ну, и что дальше? — неприветливо отреагировала она.

— Лечишься? — спросил он.

Она, ухмыльнувшись, ответила:

— Отдыхаю.

— В детстве или поближе? — снова спросил он.

— По-разному, — без паузы ответила она.

— Будь осторожней: нельзя уходить в детство, даже во сне — портится нервная система.

— У меня не портится, — ответила она и хотела что-то спросить, но он ее опередил.

— Отдыхаешь от обвинений?

— От всего, — ответила она и спросила: — А ты лечишься снами?