Рифмовщик

Встаньте в строй, товарищ рядовой!
Если ростом вышли, то на правый.
Единицей стали боевой —
Заслужили нынче это право.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Защищать вам землю поручили —
Не лужайку, не участок свой,
Вам судьбу отечества вручили.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Вы теперь на страже, а не просто.
Вы теперь товарищ боевой,
Даже если вы не вышли ростом.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Вы в смертельной схватке победите,
Хоть какой противник будет злой,
Вы его, конечно, перебдите.
Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Встаньте в строй, товарищ рядовой!

Мы на вас надежду возлагаем,
С вами укрепится этот строй,
Вы — солдат, с тем вас и поздравляем!
Встаньте в строй, товарищ рядовой!

А здесь ему стало неуютно. Администратор долго извинялся, оправдывался, обещал загладить свою вину. Он даже вернул ему тридцать благ за нанесенные неудобства.

Температуру они всё-таки повысили на один градус и убрали эту совсем ненужную утреннюю влажность. Администратор пытался уговорить его, что они растут при такой влажности гораздо быстрее, и эти недостающие три миллиметра — совсем незначительное отступление от контракта. Но на него эти слова практически не действовали — условия должны быть соблюдены.

Он стоял и темно-коричневой шляпкой привлек его внимание как-то сразу. Ему не пришлось, как в прошлый раз, рыскать глазами под тремя сосенками, указанными в проспекте. Он недолго любовался этим даром природы. По условиям, на каждый объект отводилось не более трех минут. За эти три минуты он успел набросать несколько строк:

Лес уснул, трава притихла,
Гриб проклюнулся — растет.
Не буди грибное лихо —
Набежит грибной народ.
Понатопчут здесь тропинок,
Гриб безжалостно сорвут,
И траву прижмет ботинок,
Муравьи под ним умрут…

Приятный зуммер прервал его творчество — пора было возвращаться. Поход за грибами подходил к концу. Лаборанты освободили его от сенсоров. Администратор — сама вежливость — заискивающе спросил:

— Как сегодня? Всё ли было хорошо?

Он, освободившись от датчиков, буркнул:

— Нормально, — и, наскоро попрощавшись, вышел из конторы.

Вечерний город был полон спешащих, говорящих и праздношатающихся жителей. Окунувшись в людской поток, он вспомнил, как было там.

* * *

А там он на час стал штукатуром. Некто, умеющий штукатурить, чем-то провинился перед старшиной. И не мудрено. Этот провинившийся прослыл большим оригиналом. Однажды, сильно, до крови, натерев ноги, он снял обувку и шел по лыжне босиком, чем удивил не только старшего наряда, но и весь армейский коллектив. На следующий день наряд, обнаружив на лыжне цепочку босых следов, мягко говоря, обалдел. Погранцы никак не ожидали в этих местах встретить следы «снежного человека» и некоторое время напряженно соображали:

— Это ж какая зараза босиком здесь протопала, и как об этом доложить начальству?

Доложил. Потом разобрались, что к чему. Этому провинившемуся ничего не сделали. А что сделаешь? Он ничего не нарушил. Службу нес надлежащим образом. А то, что километр протопал босиком зимой по снегу и не повредил свое здоровье, — так и молодец.

Эксцентричен был этот провинившийся. Однажды его застали за поеданием хлеба, накрошенного в тарелку с водой. Но особо удивило наблюдающего за эдакой трапезой то обстоятельство, что в тарелке вместо воды оказалась водка. Зритель этого процесса не смог долго наблюдать за хлебанием ложкой водки с хлебом — его чуть не стошнило. Слабый воин оказался, хотя водку уже пробовал, правда, хлебом ее занюхивал по традиции — так все делали когда-то. Так что, наверное, было за что маленько, по-армейски, повоспитывать этого провинившегося.

А какое воспитание на заставе? Вариантов — раз, два и обчелся. Тяжелые и грязные хозяйственные работы или изнурительная служба. Выбор не богат. Начальники решили этого провинившегося пешим дозором на фланг отправить, повоспитывать.