Рифмовщик

Добро и зло. Как отличить вас друг от друга?
А мы бежим, бежим по кругу,
Не понимая, кто и что.
Сегодня к нам явилось зло.
Оно тихонько притаилось,
И мы подумали — добро.
То зло не сразу нам открылось.
Кричали ложные мужи:
«Добро! Смотрите — это рядом!»
Поверили красивой лжи:
Удобно — доставлялась на дом.
Удобно — думать нам не надо,
За нас продумано давно.
Всё под рукой, всё близко, рядом
Чужое и свое оно.

Она, выслушав всё до конца, помотала головой и сказала:

— Нет, это не годится. Это очень мужское. Надо что-нибудь женское.

Он уже не удивился и ответил:

— Я не писал женское.

— Так вы отказываетесь? — спросила она.

— Нет, что вы! Я попробую, — и он начал рифмовать:

— Тишина. Мне слышен шепот (179),

Кто-то шепчет: «Я люблю».
За стеною детский топот —
Это сон иль наяву?

За окном фонарь туманный —

Это вечер или ночь?
За дверями гость незванный —
Будет сын, а может, дочь.
Будет лето или осень,
Будет, может быть, зима.
Может, любит, может, бросит,
Может, я уйду сама.

Рядом он иль я одна?

Где-то слышу тихий шорох,
И в окно глядит луна.

Когда он закончил читать, она не сразу ответила — вздохнула, как будто мысленно возвратилась откуда-то издалека, и сказала:

— Это я возьму.

— Мне записать? — спросил он.

— Нет, я запомнила.

Разговор прервался, и он подумал:

«Надо бы спросить, когда прийти за лицензией?»

Но он не решился сразу потревожить эту загадочную женщину, а она, видимо, почувствовала его нетерпение и сказала:

— Завтра здесь же, но только что-нибудь должно быть красное.

Она поднялась со скамьи и, не прощаясь, направилась к вокзалу. Он еще некоторое время следил за ней, пока ее стройная фигура не скрылась в арке центрального входа.

В этот вечер он ничего не рифмовал, пытаясь разгадать тайну этой странной женщины. Ночью он плохо спал, и снились ему сны про то, как он был там.

А там старшина после вечернего построения прохаживался перед строем и произносил свои любимые слова:

* * *

— Это ж, понимаете, какой разгильдяй! Так разгильдяйствовать! Это ж, понимаете?

Сзади него неотступно следовал дежурный из «дедов» и осторожно нес что-то мелкое на листе бумаги.

— Это ж какой размер? — продолжал старшина. — Разгильдяйство форменное!

Стоящие в строю погранцы, только что выслушавшие суточный график охраны границы, пока что не очень понимали, в чём дело. Но точно знали: по пустякам разгильдяйские слова старшина не говорит.

Пару раз пройдя вдоль строя, старшина остановился и приказал всем снять сапоги. Тут уж понятка хоть какая-то среди бойцов появилась — старшина ищет в ногах или в портянках какое-то нарушение устава и, осмотрев босые ноги стоящих в строю, он объявил:

— Это ж до какого разгильдяйства надо докатиться, чтобы образовался ноготь такого размера? — и он тыкнул пальцем в лист бумаги, который держал стоявший рядом дежурный.

— Товарищи! — продолжил речь старшина. — Сегодня днем при приборке помещений рядовой… — он назвал фамилию одного из салаг, — обнаружил вот это разгильдяйство. Если это повторится, мы босиком будем стоять здесь каждый вечер. Всем понятно?

— Понятно… — нестройным хором зашумели бойцы.

— Вольно! Разойдись! — скомандовал старшина.

Старшину побаивались, но не сильно. Все его наставления воспринимались как-то незлобно, по-отечески. По строю прошел даже хохоток, обозначивший полное взаимопонимание.

Такое взаимопонимание погранцов и старшины при исправлении недостатков в службе и наведении должного порядка в хозяйстве заставы сложилось давно. Особенно рьяно старшина следил за чистотой помещений и территории заставы. Неправильно выброшенный окурок нарочито-торжественно коллективно захоранивался, что воспитывало всех и сразу весьма эффективно.

Вспоминая эти случаи, он подумал:

«Может, было бы неплохо завести такого старшину в центре лицензирования и по жалобам посетителей воспитывать местных разгильдяев? Проявил равнодушие — пробежал кросс три километра в противогазе, и равнодушие уменьшится».

Проснулся он только к обеду и, нехотя поделав домашние дела, стал готовиться к встрече с незнакомкой.

* * *

Незнакомка, вся в черном, уже издалека была видна в сквере, и ее красные туфельки ярко выделялись на фоне серой песчаной дорожки.

— Почему вы без красного? — не здороваясь, спросила она. — Мы же договорились.

Он извинился, достал ярко-красный платок и втиснул его в карман пиджака.

— Сядем, — предложила она. — Вот ваша лицензия.