Рихард Феникс. Остров. Книга 2

— Говори прямо, друг мой Нолан: «Внемли моим мыслям, пиши мои речи!» — как было в «Иллоне». Я готов! — Старший детектив хлопнул себя по коленям, криво улыбнувшись, занёс карандаш над раскрытой тетрадью.

Младший детектив заходил по комнате, заложив руки за спину, рассказал быстро и подробно обо всём, что случилось с ним в деревне Фениксов, не умолчал и о новой силе, и об ударе Маджера. Тот остался лишь на словах, на лице же Нолана не было и следа.

Звякнул за открытыми окнами заказной экипаж. Урмё перевёл дух, пролистал треть исписанной наспех тетради, спросил:

— А тебе самому хоть нормально от силушки этой, свежеоткрывшейся?

— Да в порядке всё! — Нолан отмахнулся.

— Вот, что я тебе скажу, мой драгоценный, единственный, верный друг: ты больше не будешь пользоваться этой своей силой принудительного допроса.

— С чего бы?

Нолан выпятил грудь колесом, когда Урмё резко встал и надвинулся. Грохнулась опрокинутая табуретка, на сквозняке пролисталась тетрадь, протарахтел по столу карандаш, упал, подскочил и сломался.

— Я запрещаю! — мрачно ответил Урмё. Он дёрнул дверь в гардеробную. — Просто войди и взгляни на себя в зеркало! — почти прокричал он сквозь стиснутые зубы.

И Феникс, повинуясь мольбе в глазах друга, вошёл.

Из зеркала на него смотрел старик.

Нолан всегда выглядел лет на десять младше, но вдруг за ночь догнал внешне свой возраст и даже чуть перегнал. И значило это лишь одно: живущий внутри него первоФеникс даровал силу в обмен на жизнь. Попытки дозваться его — безуспешны. Хитрый бог будто не замечал.

Младший детектив пригладил волосы, поседевшие ещё больше за ночь, выдохнул, внезапно ощутив тяжесть прожитых лет:

— Урмё, нам нужна эта сила. Ты не в праве мне запретить.

Он смотрел через зеркало на стоящего за спиной напарника. Тот не выдержал, отвёл взгляд. Колокольчики экипажа вновь зазвенели, торопя заказчика. Урмё растерял гневный напор, заговорил быстро, моляще:

— Мы справимся! И без неё всё было отлично! Тысячи таких же детективов, как мы, успешны и без подобных сил: правосудие торжествует, виновники наказаны. А ты подставляешь себя под удар!

— Я не изменю решения! Если иначе будет нельзя, я ею воспользуюсь!

Урмё вскрикнул отчаянно, жалко, по-птичьи, сдёрнул с крючка парадный мундир, бросил и пнул его, выскочил вон, стукнул дверью. Нолан представил, каково сейчас другу, но то ли не мог, то ли не хотел его ободрить и утешить. Он сам понимал, что напрасно артачится, но ведь правда же на его стороне… Или нет⁈ Без этой силы они бы так и топтались на месте, ну почему же напарник не хочет это понять?

Поднял, отряхнул ни в чём не повинный мундир, улыбнулся скупо и горько: дома висел точно такой же, но пыльный и новый, а этот весь был потёртый. Будто опыт за долгие годы отпечатался в каждой царапине на пуговицах, на тёмном от пота воротничке, на заглаженных до блеска манжетах и лацканах, в вылезших нитках на рукавах. С жалостью подцепил пальцем оборванную петельку, накинул мундир на зеркало, собрал в позабытую напарником сумку тетрадь и новый карандаш из полусотни одинаковых, хранящихся, как и прежде, в нижнем ящике кухонного стола, а сломанный выкинул. Глотнул остывшего кофе из чашки друга, позакрывал окна и вышел, заперев дом своим ключом. Урмё ждал в запряжённом быстроногими конями Теней экипаже, на пару с первоФениксом игнорируя Нолана.

За шторками шумел Лагенфорд, празднуя первый день последнего месяца весны, а внутри экипажа висела тишина. Редко-редко Урмё, будто молча продолжая спор, топал каблуком и хрустел костяшками пальцев. За долгую дорогу напарники не обменялись ни словом, ни взглядом. Им было, о чём поразмыслить.

Дом двенадцатого советника Маурицио Маушкина находился у северного тракта, справа над ним величественно возвышались Красные горы, позади остался звонкоголосый университетский городок, а слева за высокой стеной раскинулись поместья Теней и почтенных вельмож.

Ворота в ажурной ограде открыли почти незаметные стражи, и экипаж проследовал дальше. Чередовались ряды лип и дубов, узкие клумбы пестрели первоцветами, крошечные белые беседки, будто сплетённые из перьев, венчали лучи дорожек и тропинок, где-то едва слышно журчала река. Земли вокруг особняка было столько, что там бы с лихвой поместилась деревня Фениксов со всеми виноградниками и пристройками, да ещё бы осталось.

Дом, выкрашенный удивительной, отражающей свет краской, внезапно выступил перед гостями, и две дюжины слуг оказались рядом. Большая часть их проводила приезжих в прохладное нутро особняка, остальные занялись экипажем.

Мраморные полы и ковры под ногами, колонны и стены, лепнина на потолке, гобелены и шторы, картины, тумбы и вазы, одежда и лица прислуги — всё было светлым. Серо-охристое, голубовато-зелёное, белое. И даже шаги, приглушённые мягким ворсом, чудились до прозрачности светлыми. Широкая зала, зеркальные двери, и за ними — неожиданно тёмный, небольшой кабинет с изящной мебелью.