Рикошет

— К сожалению — нет, — сокрушенно развел ручищами директор, и Кромову подумалось, что он бы неплохо смотрелся за баранкой «КамАЗа» или «К-700», а Иван Васильевич огорченно продолжил: — Но выходит так, что мы вынуждены расстаться с Людмилой Васильевной… Она уже и заявление подала… Москва подписала… Я-то им звонил, чтобы уговорить помогли, а они мне сообщили… Ума не приложу, где такого специалиста найти? Да что, такого! Хоть бы в половину знающего… Она же умница, профессионал… Я без нее, как без рук…

— Тогда, может, не отпускать, — посоветовал Кромов.

— Не хочет она здесь работать… Косятся все. Я-то вытерплю, а вот женщине трудно…

Кромов неожиданно спросил:

— Вы действительно подвозили ее домой?

Кустистые брови директора осели на веки:

— Да-а… Вы тоже думаете…

— Я не думаю, я спрашиваю, — улыбнулся Кромов. — Спасибо за откровенность.

— Не за что… — приподнялся директор и, видя, что оперативник вот-вот покинет кабинет, не удержался: — Скажите… Почему, собственно, этой… клеветой заинтересовался уголовный розыск!

Кромов обернулся, задержал на нем взгляд:

— Муж Мозжейкиной пытался покончить с собой.

— Что-о?!.

Кромов долго не отвечает на вопрос Добровольского. Потом пожимает плечами, приглаживает отросшие до немилицейской длины волосы:

— Если честно, то Иван Васильевич производит впечатление руководителя средней руки… какое и должен производить. Сокрушался, что все так вышло, хотел к Мозжейкину в больницу ехать, да я отсоветовал…

Добровольский вынимает из сейфа заключение экспертизы, протягивает Кромову:

— Полюбопытствуй.

Глубоко посаженные глаза оперуполномоченного быстро пробегают по строчкам. Потом он удовлетворенно улыбается:

— Я же в справке писал… Но сразу как-то не сообразил посмотреть ту пишущую машинку. Другие смотрел, а эта в красном уголке стояла… Короче, понесся на ВЦ, надеялся, что там кто-нибудь слышал голос анонимщика. Если звонили домой, могли звонить и на работу… Да и просто хотелось поговорить о Мозжейкине.

Начальник ВЦ, степенная женщина в строгом костюме, поправила на тонкой переносице очки, секунду помедлила, словно раздумывая, позволить ли работнику уголовного розыска отвлекать ее подчиненного в рабочее время, потом проговорила низким грудным голосом:

— Хорошо… Сейчас приглашу Токаченко.

Она порывисто встала, но Кромов задержал ее:

— Подождите, я бы хотел с вами побеседовать!

— Пожалуйста, — замерла начальник ВЦ. — Только едва ли я смогу быть вам полезна. В тот день меня и на работе не было, в библиотеке занималась…

— Не замечали ли вы, чтобы Мозжейкин в последнее время как-нибудь не так вел себя, нервничал… Может, жаловался на что-нибудь или на кого-нибудь?

— Мне он ничего не говорил… Но я и сама видела, что он замкнулся в себе, осунулся, рассеянным стал… Он и так не из тех, кто душу выворачивает, а последние месяца два и вовсе в бирюка превратился… И еще эти звонки…

— Звонки? — насторожился Кромов.

— Телефон в отделе один, вот этот, — женщина положила ладонь на трубку. — К нему еще два аппарата запараллелено, но чаще отвечаю я… Андрея Борисовича спрашивала какая-то женщина, голосок этакий мягкий, воркующий… Приглашу его, он возьмет трубку, молчит, потом побледнеет и прекращает разговор… Пыталась несколько раз выяснить у него, в чем дело, что с ним происходит, он лишь слабо улыбался и говорил, что все нормально…

— Спа-сибо… — улыбнулся Кромов, хотя улыбаться ему совсем не хотелось.

— Я вам не нужна?.. Если нет, пойду в машинный зал, займусь делами, а вы здесь с Токаченко побеседуете. Устраивает?

— Вполне.

Токаченко явился почти сразу. Сначала в приоткрывшуюся дверь просунулось прореженное темя, потом опушенное бородкой лицо.

— Добрый день, — бойко сказал он и, получив приглашение войти, вошел так же энергично, как и поздоровался: — Игорь…

На вид Токаченко было не больше двадцати пяти, но рано облысевшая голова свидетельствовала, что в свои годы он уже успел соприкоснуться с мудростью. Он опустился на стул, закинул на колено ногу в потрепанной кроссовке, выжидательно взглянул на оперуполномоченного чуточку поверх очков в золотистой оправе.

Кромов спокойно произнес:

— Скажите, Игорь… Мозжейкина вы…

— Жуткая история! — хлопнув себя по колену, воскликнул Токаченко. — Я уже совсем было ушел, но тут вспомнил, что забыл в ящике стола распечатку.

Он осекся, испытующе покосился на невозмутимое лицо оперативника, смущенно пощипал бородку и, видимо, решив, что тот ничего не понял, продолжил:

— Возвращаюсь… Открыл дверь, ключ мы прячем в потайном месте, в ящике с пожарным брандспойтом, только свои знают. В залах уже сумрачно, слышу… — Токаченко передергивает хрупкими плечами, словно вязаный пуловер совершенно не греет его. — Слышу, загремело что-то… Замер я сначала, испугался, если уж быть откровенным. Черт его знает, может, какие хмыри за спиртом залезли. Года два назад у нас такая хохма была. Сотрудница наша, Маринка, приходит утром, а из-за машины ноги торчат. Лежит кто-то. Она бегом на улицу, прохожего упросила, тот зашел с ней. Сказалось, это наш бывший лаборант забрался ночью, да сил не рассчитал, отрубился от спиртяшки…