— Вот не думала, что этим заинтересуется уголовный розыск! Хотя, конечно, досадно, что на нашей фабрике, в нашем сплоченном коллективе нашелся один нечистоплотный человек, который распространяет слухи, порочащие уважаемых и честных людей, мешает им спокойно трудиться… Людмилу Васильевну довели до того, что она административный взяла… На ее месте каждый бы переживал. Кому приятно, когда о тебе этакое пишут. Да еще и в главк! Не то что в административный, в больницу попасть можно.
— Насколько я понял, вы уверены, что в письмах — ложь? — осторожно остановил главного инженера Кромов.
Вопрос поверг Эмилию Львовну в смятение. Чувствовалось, что желание поделиться своими соображениями борется в ней с какими-то сдерживающими факторами. Наконец первое победило. Эмилия Львовна доверительно подалась вперед:
— Не подумайте… Я ничего не утверждаю, но… думаю, дыма без огня… Вы меня понимаете?
Кромов кивнул. Получив такое подтверждение разумности собеседника, главный инженер продолжила свои откровения:
— Утверждать не берусь, но, кажется, было что-то между ними… Но это строго между нами! Никому не говорила, и не скажу.
По приподнято-торжественному тону, каким это было сказано, оперуполномоченный понял, что точно так же и, скорее всего, теми же словами она говорила уже не одному человеку. Высказывать свои соображения он не стал.
— Иван Васильевич подвозил Людмилу Васильевну домой, — сказала главный инженер и сделала многозначительную паузу. Даже слегка поиграла бровями, чтобы Кромов проникся намеком. — Я видела, как он вместе с ней вошел в подъезд и… Потом мы проехали мимо. Муж вез меня на базу «Росгалантерея»… Наш директор, заметьте, был на своей Волге»…
Кромов помолчал, оценивая полученную информацию, потом поинтересовался:
— Эмилия Львовна, у кого сейчас письма?
— Председателем комиссии, которая занималась проверкой фактов, изложенных в письмах, была Клавдия Никитична… Она человек аккуратный, не должна утерять… Надо спросить у нее…
Лицо Кромова озадаченно вытянулось:
— Проверку фактов? Комиссия?
— Ну, а как же?! — искренне удивилась Эмилия Львовна. — Мы же просто обязаны реагировать на сигналы… Да и из главка письмо переслали нам со своими рекомендациями…
— С какими же?
— Провести проверку и составить справку, — важно кивала главный инженер. — Чтобы недоговоренности не осталось.
— И что же показала проверка? — не удержался Кромов.
Губы главного инженера сложились в яркий первомайский бантик, но, тут же справившись с собой, она уклончиво посоветовала:
— Лучше всего вам поговорить с Тишкиной, с председателем профкома… Картина будет полнее, чем в моем пересказе…
Добровольский усмехается:
— Да-а… Эмилия Львовна может говорить о чем угодно, только бы не касаться самого главного. О приписках я ее часа три пытал. Твердит себе одно — мое дело за техникой следить, чтобы станки гудели, чтобы не простаивали…
— Так ничего и не сказала? — спрашивает Кромов.
— Нет… А что я мог поделать? — словно оправдывается следователь. — Документы подписывал директор, главбух и плановик. Она же, вроде, как сторонний наблюдатель.
— Который ничего не видит и ничего не слышит.
— Деньги зато сразу внесла в кассу, на следующий же день после допроса.
Кромов кривится:
— Сознательная.
— Не говори. Такую антимонию развела. Полчаса, наверное, слушал о том, что всю жизнь она честно трудилась и копейки лишней у государства не брала. И премию за здорово живешь не получала!
— Она не могла не знать о состоянии дел с выполнением плана.
Добровольский коротко разводит руками:
— Презумпция невиновности.
— Главбух дал показания?
— Хоть и выпивоха, а порядочнее других оказался. Сразу каяться стал, — отвечает Добровольский и поторапливает: — Ну, так что тебе предпрофкома наговорила?
Председатель профсоюзного комитета фабрики посмотрела на оперуполномоченного непонимающе, однако, выслушав просьбу, порылась в заваленном бумагами столе и достала картонную папку с голубыми завязочками, на которой красным фломастером было выведено: «Проверка письма неизвестного автора».
Кромов хмыкнул:
— Проще было обозвать анонимным…
Тишкина не обратила внимания на мелькнувшую в глазах оперативника усмешку, развязала тесемочки, разгладила аккуратно напечатанное на машинке письмо. Кромов протянул руку, но Клавдия Никитична отодвинула папку, спросила пугливо:
— Вы хотите забрать его?
— Разумеется, — ответил Кромов. — Необходимо провести экспертизы…
— Отдать я не могу, — категорично заявила Тишкина. — Мне же потом отчитываться.
Кромов удивленно свел брови.
— А как же! — отвечая на немой вопрос, пояснила Клавдия Никитична. — Перед главком, перед райкомом профсоюза, перед людьми, наконец…
Молча оформив под недоуменными взглядами профсоюзной деятельницы протокол добровольной выдачи, Кромов подал его, а когда, хоть и с неохотой, но протокол был подписан, забрал из застывших пальцев Клавдии Никитичны письмо.