Римшот для тунца

«Никогда и ни за что», – я был уверен, что она сказала именно так. «Ты ужасный, ужасный…» Потом была возня и я услышал слово «животное». Я опрометью метнулся на ее голос, спасать. В конце коридора, возле самой входной двери стояли Наташа и Элимир. Не раздумывая, я рывком схватил его за футболку. Я знал свои сильные места. Тренер всегда говорил, что особенно мне удаются броски, захваты и удушающие приемы. Было странно, что он был слабым противником. Все-таки на его стороне были возраст и масса тела. Но он был мягок и рыхл, поэтому, ловко сделав подсечку, я резко повалил его на пол и, оседлав, схватил за горло. Дальше я не знал, что с ним делать. Во время нашей возни в коридоре Наташа пыталась нас разнять, вернее, стянуть меня с него. Она была явно на его стороне. «Ваня, умоляю, отпусти его! Ваня, не повреди ему руки! Он же не сможет писать картины! Ваня, довольно, ты делаешь ему больно!» – причитала она. Как только я выпустил свою жертву, она тотчас рванулась к нему и стала вытирать кровь из его плакучего носа. Ко мне она даже не подошла. Занятые литературными дебатами, не подошли и остальные. Я снова вернулся в санузел и включил воду. Постепенно передо мной стала проясняться реальная картина. Скорее всего, у Наташи с Элимиром был роман, а «никогда и ни за что» на любовном языке означало «всегда и при любых обстоятельствах», ее реплика «ты ужасный, ужасный» соответственно переводилась как «ты прекрасный, прекрасный». Ну а слово «животное» подчеркивало мужское начало ее избранника. И как только я мог попасть впросак! Но, клянусь, это не я, это воин во мне.

Затем я вышел из туалета, открыл входную дверь и пошел домой. Моего ухода никто не заметил. На улице я чувствовал себя, как тот мальчик, выходящий из кинотеатра, доверчиво спрашивающий маму: «А мы живые или на пленке?»

Кстати, проходя мимо подпорной стены на остановке «Молокозавод», я принципиально отвернулся и посмотрел в противоположную сторону.

Перед сном я открыл свой дневник и сделал еще одну запись: «Возле дырки ходил Лис. Серая Шейка смотрела на него и работала ногами».

В ту ночь мои сны были далеки от искусства. Возможно, мозг, чтобы не дать мне свихнуться, включил защитную функцию и перенес меня в казино южно-американского города, где все посетители были темнокожими. После первого солидного выигрыша ко мне подошла пуэрториканка с рельефными формами и так смачно поцеловала, что всосала меня в себя целиком, я вошел в нее, как склизкий банан Басё. Последними в ее утробу проскользнули мои ноги. И прежде чем погрузиться в сладостную невесомость ее чрева, я услышал громкий шлепок ее сочных сомкнувшихся губ.

На следующий день мне позвонил Семен. Голосом, полным соболезнования, он вежливо справился о моем самочувствии, настроении и творческих планах. Видно, он неплохо задолжал Людмиле Какоевне, раз посчитал себя обязанным позвонить мне.

– Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо, – заверил его я и поблагодарил за теплый вечер. Когда он сделал мне комплимент, отметив мои глубокие познания в области творчества Набокова, я скромно ответил:

– Всегда рад помочь. Обращайтесь.

– Да, кстати, – сказал он с наигранной непринужденностью, – не нужен ли тебе сюжетец для небольшого романа?

Я почувствовал, как в воздухе дематериализовалась добрая улыбка Людмилы Какоевны.

– Представь, – таинственно сказал он, – люди живут параллельно в трех реальностях. В одной они совершают поступки, во второй – эти поступки возвращаются к ним. А третья реальность представляет собой матрицу, которая…

– Боюсь, для меня это будет слишком сложно, – искренне сказал я. – Может, лет через десять возьмусь.

– Все-таки ты подумай, – миролюбиво сказал Семен.

После нашего разговора в подтверждение своей литературной состоятельности я вытащил дневник и сделал запись: «Серой Шейке надоело сидеть в холодной воде, поэтому она подтянулась на руках и высунула свой грустный зад из полыньи».