Рисунки на песке

Я еще потому позволяю себе усомниться в словах Иннокентия Михайловича, что знаю, что великий актер не был лишен лукавства, а иногда и просто любил запутывать, говорить неправду. И неправду, увы, не безобидную. Я имел случай в этом убедиться. В 1983 году я придумал и записал на фирме «Мелодия» два диска, моноспектакль «Гамлет. Тема и вариации». На одной стороне альбома — актерская тема, русские Гамлеты: Павел Мочалов, Василий Качалов, Михаил Чехов, Иннокентий Смоктуновский, Владимир Высоцкий. О Мочалове я, разумеется, взял у В. Г. Белинского. У Качалова и у Чехова — есть мучительные размышления о роли, ими самими написанные. Надо было только выбрать несколько важнейших фраз. Высоцкий написал стихотворение, прекрасное и откровенно-неожиданное «Я только малость объясню в стихе…» Оставался еще только один легендарный Гамлет — Смоктуновский. Я ему позвонил и объяснил суть дела:

— В твоей книжке я о Гамлете ничего не нашел, скажи то, что ты считаешь важным.

Вот тут-то он меня и огорошил откровенным признанием, что «Гамлета» до Козинцева не читал и на сцене его не видел.

— Я ведь, Миша, не видел ни Самойлова, ни тебя в этой роли, не говоря уже о Скофилде. Я жил в Волгограде, когда Брук с «Гамлетом» приезжал в Москву.

— Ты действительно до сорока лет не читал «Гамлета»? Ты меня не разыгрываешь?

— Ничуть. Я говорю тебе правду. А ты что, все читал у Шекспира?

Тут пришла моя очередь признать, что он прав, всего я не читал. К своему стыду, я по сей день не прочитал «Вешние воды» И. С. Тургенева. Как и очень, очень многое другое в русской и мировой литературе. Не смог, как ни старался, осилить «Улисса» Джойса или все написанное Прустом. Честно говоря, я и Лескова плохо знаю…

— Так что же мне включить в свою композицию о Гамлете от тебя, Кеша? Мне надо всего несколько фраз.

— А ты, Миша, так и озвучь: до Козинцева я никогда «Гамлета» не читал. А когда прочитал, то понял, что его можно сыграть живым современным человеком. Так я почувствовал и сыграл. Все.

— Хорошо, спасибо. Я из этого что-то сотворю в стиле всей композиции и позвоню тебе за визой, ладно?

Так и договорились. Я написал, что так уж сложилось, что до предложения Козинцева актер не задумывался о роли Гамлета, а получив предложение, перечитали понял, что играть эту роль следует так, как советовал актерам сам принц Датский, единственный шекспировский персонаж, который мог бы написать все его пьесы. Получилось довольно складно и стильно, Смоктуновский остался доволен. Пластинка вышла, и красивый портрет Смоктуновского в роли был среди портретов легендарных русских Гамлетов.

После всего сказанного можно понять мое недоумение и обиду, когда спустя годы я прочитал его пренебрежительный отзыв то ли о Самойлове, то ли обо мне в роли Гамлета, которого он, как утверждал, никогда не видел.

Но это еще не все. В посмертно опубликованном интервью Иннокентия Михайловича я вычитал, что, оказывается, это я на съемках «Убийства на улице Данте» посоветовал Ромму заменить его другим актером или (не помню точно) выразил вслух свое негативное впечатление от его игры. Бред! Разве я, сам новобранец, волновавшийся перед каждым кадром, посмел бы что-нибудь высказать вслух, тем более советовать, да не кому-нибудь, а самому Ромму, что бы я там про себя ни думал?

Пытаясь понять, зачем ему, пожилому, накануне ухода, понадобилось возводить на меня напраслину, я прихожу к выводу, что актер Смоктуновский не мог забыть своего невольного унижения, когда задергался в том кабачке дядюшки Ипполита, а я, молодой, удачливый, был свидетелем этого незадачливого дебюта.

Так уж устроены актеры. Все или почти все. Наша профессия зависима не только от мнения критиков, публики, режиссеров, худсовета, дирекции киностудий, чиновников Госкино, но даже от косого взгляда осветителя, бутафора, гримера, а уж тем паче коллеги. Мы, особенно поначалу, да и потом, в течение жизни, но особенно вначале, когда не все сразу удается, когда неуверенность в себе и комплексы еще не побеждены, когда все воспринимается необычайно остро и подчас неадекватно и ошибочно, запоминаем боль на всю оставшуюся жизнь. Знаю по себе. Но потом-то, когда, как это случилось со Смоктуновским, пришло признание, слава, можно, казалось бы, забыть, со светлой печалью посмотреть в прошлое и, уж во всяком случае, не возводить напраслину на коллегу, который к тому же относится к тебе с огромным пиететом, не раз высказанным и лично, и на страницах печати. Однако…

Меня, нынешнего, легко обвинить в мелочности. Ну сказал где-то покойный неправду о ерунде, в сущности, а ты мелочишься, даже пишешь об этом. Отвечу: терпеть не могу лжи в чем бы то ни было. При всем желании забыть — простить почему-то не могу! Я и себе лжи не прощаю. Оттого и пишу и публикую о себе далеко не восторженные признания о своих ошибках и грехах, пытаюсь вымолить прощение (нет, не у людей, дай бог хотя бы отчасти быть понятым людьми), а у своей же больной совести. А ведь сказано, что совесть — это Бог в нас.