Рисунки на песке

Я тогда уже снял свой телефильм «Безымянная звезда», где Григорий Моисеевич прекрасно сыграл роль учителя музыки и композитора Удрю. Сыграл случайно — или закономерно? Еще в 1975 году я впервые пригласил Гришу в свой телеспектакль «Ночь ошибок» на роль отца Чарлза Марлоу. Его играл молодой и веселый тогда Олег Даль. Вообще, в том телеспектакле собралась прекрасная компашка: Марина Неелова, Антонина Дмитриева, тот же Леонид Каневский, совсем молоденький Костя Райкин, достаточно молодой Саша Калягин. Да, все мы были тогда молоды, в 75-м году прошлого столетия. И не ведали наших судеб. И слава богу, что не ведали. Оттого работали дружно, весело, помогая друг другу. Работали за сущие копейки. И не только актеры, но и композитор Кривицкий, написавший музыку к песенкам на стихи Жени Рейна к нашему спектаклю — комедии Оливера Гольдсмита, и я — режиссер, снявший это двухсерийное зрелище за семнадцать ночей в павильоне Останкино. Ну как тут не вздохнуть?! Как молоды мы были! И про то, какую чушь прекрасную несли! Гриша был организатором производства и исполнителем эпизодической роли сэра Чарльза-старшего. Он составлял графики съемок, держал связь со всеми актерами, а их было немало. И даже отвечал за смету и оплату актерского труда. Они с Калягиным спели прелестный дуэт в нашем музыкальном спектакле. А вот когда я уже запустился с телевизионным фильмом «Безымянная звезда» в 1978 году, я думал обойтись без друга Гриши. Почему? Мне были нужны звезды. Сценарий Александра Хмелика, написанный им по моей просьбе, точнее, саму вещь Михаила Себастьяну я пробивал восемь лет. И не пробил бы, если бы не помог лауреат Государственной премии Геннадий Бокарев. Он руководил Свердловской киностудией, был ее главным редактором. Получил лауреатство за пьесу «Статевары» во МХАТе. И только он, «сталевар» 70-х, сумел убедить московское телевизионное начальство, что от мелодрамы, комедии, да еще про румынскую довоенную жизнь особого вреда коммунистической идеологии и Центральному телевидению не будет. Смешно! А кому-то непонятно. Однако тогда, в 70-х, начальство было весьма бдительным. Крамолу искали и находили во всем. Даже в такой невинной комедии, как «Безымянная звезда». Грусть, некая необычность характеров, желание куда-то бежать или укрыться во что-то, звездное небо, игра в казино — лишь бы избавиться от чувства тоски жизни в провинции, пусть даже и румынской, и довоенной.

Потом, когда я делал кинопробы, торговались с начальством из-за каждой актерской фамилии. Поэтому я на роль Удри и пригласил Зиновия Ефимовича Гердта. Правда, и Гердт, как и Лямпе, не был славянином. Но Гердт был прославленным актером, к тому же фронтовиком. Он был вне критики и каких бы то ни было сомнений.

Словом, я пригласил Зяму сняться в «Безымянной звезде». Он дал согласие, но… То ли другая картина, то ли отпуск, который они с его женой Таней традиционно проводили где-то в Прибалтике и никогда не отменяли. Но я остался без актера на роль учителя музыки Удри. И тогда я обратился к Грише. Картина уже снималась, и Лямпе мы вынужденно утвердили без проб — не останавливать же производство! И Гриша приехал в Питер, где мы снимали это странное кино. В чем странность? Объясню — стоит того.