Рисунок с уменьшением на тридцать лет

«Стремглав промчавшись водами, огнем…»

Стремглав промчавшись водами, огнем,

пронзающим лучом, уходит лето.
И вместо благодарности, за это
мы краткость светлую его клянем.

Пускай июнь с июлем за спиной,

но кажется, что осень забирает
у лета август – воздух замирает,
готовясь к переходу в мир иной.

И некто усмиряет птичью прыть,

на небеса набрасывает маску
и пруд притихший сковывает ряской,
чтоб неповадно было летним слыть.

От зимнего кострища головня

все помнится острей, чем куст сирени,
и снежных вихрей долгие сирены
не вытеснены трелью соловья,

поскольку все стремглав умчалось прочь

и кажется прекрасным наважденьем…
Таков закон всемирного круженья,
и воду в ступе нечего толочь.

А посему тихонечко вздохнем,

достанем надоевшие тулупы.
А может, и поймем, что очень глупо
мечтать о вечном лете за окном.

Восьмое марта

Мужчины, мужчины, мужчины,

усы, ушанки, седины.
Мимоза, мимоза, мимоза
в больших и маленьких дозах.

И ни один, ни один

из миллионов мужчин
из миллионов мимоз
мне ни одну не принес.

Десятки моих знакомых

подарки своим знакомым
несут, нелюбимой жене,
но только не мне, не мне.

Зачем-то вдвое короче

сегодня наш день рабочий.
Сказав, что иду в компанию,
отправлюсь к маме и папе.

Потом поброжу по улицам,

потом, посидев разумницей,
я всю свою юную стать
отправлю пораньше спать.

А если спросят, как было,

скажу, что весело было.
А спросят, что он принес,
скажу, что букет мимоз.

1962

Прогулка

Сентябрь в городе моем

асфальты моет.
Дождь мечется под фонарем,
как снег зимою.

Все сдуло ветром, кроме грез,

в проулке волглом.
Нет ни души, лишь странный пес
вслед смотрит долго,

как шаркают две пары ног

по мокрым листьям.
Наверно, до костей продрог
бездомный мистик.

Там где-то ужин на столе

ждет, остывая.
А здесь спускается к земле
стена живая.

И разрывается гранит

безверья в клочья
Счастливая звезда горит
дождливой ночью.

Дождь

Бесценное, безмерное и разное,

блеснувшее на миг своей красой,
великое спасибо, лето красное,
за дождь тягучий, мелкий и косой.

Его тоски высокоблагородие

душе являет первозданья стать
и знаками Кирилла и Мефодия
описывает мира благодать,

смывает пыль и солнечное марево

он с летописи всех дорог-путей
и открывает взору Божье варево
из неба, океанов и людей.

И полнятся дождем заборы дачные,

и в сумрак облачилась высота.
И струи бесконечности прозрачные
стекают с распростертого зонта.