Рисунок с уменьшением на тридцать лет

6
Земное притяжение, наверно,
мешает уяснить благую суть,
и в сердце незажившие каверны
оставшимся годам не затянуть.

Когда, прорвав тенета вялой были,

стрелу вонзает траурный аккорд,
нам бредится, что это мы приплыли
последним рейсом в наш последний порт.

И больше ничего не остается

как, восхваляя смерть, идти ко дну…
Но если сердце выжило и бьется,
мы замечаем новую страну,

иные реки и другие клены,

и надо, волны разгребая, плыть
под незнакомым солнцем утомленным,
и надо снова научиться жить.

В час оживанья, средь ночного плача

дотянется спасительная нить —
как узнику, шлет небо передачу,
чтобы земную совесть укрепить…

…Тот, кто вознес кратчайший миг природы —

лишь отроческой осени хрусталь,
был из особой ГЕНИЕВ породы —
другое их вменяется устам.

Не только в осени первоначальной

есть дивность, достающая до жил.
И я грущу над участью печальной
тех, кто до мудрой мысли не дожил…

Неторопливо, будто бы спросонья,

в глазнице недостроенных хором
витают ароматы межсезонья,
плывет по небу кучевой паром.

И движутся в небесной повилике

дыханием одной большой семьи
прекрасные, возвышенные лики,
за чей покой мы молимся с земли.

И не беда, не горькая примета,

что эфемерен тот воздушный лик…
Заплатим же достойною монетой
земле и небесам за каждый миг —

сегодняшний, грядущий и минувший,

за дождика весеннего столбы,
за лес, в снегах по пояс утонувший,
за океан, привставший на дыбы,

за вьюги, что рыдают и смеются,

за впаянный в ночную тьму алмаз,
за то, что никогда не расстаются
земляне с теми, кто ушел в свой час.

За общий дом в безмерности Вселенной,

за высший миг и мелочную чушь,
за суетливый бег по жизни бренной
за упокой освобожденных душ.

1996

Переводы Райнер Мария Рильке Сонеты к Орфею как надгробие для Веры Оукама-Кнооп (перевод с немецкого)

Часть первая

I
Там дерево росло. О возвышенье!
Орфей поет! О дерево звучит!
Молчало все. Но в молчаливом бденье
был знак начал и перемен сокрыт.

И пробирались звери из прозрачной дали

лесной, очнувшись от блаженных грез;
к молчанью не предвестие угроз,
не хитрость и не страх их побуждали,

а только слух. И сердцем каждый знал,

что вой и крик – ничто. Там, где природа
дика и хижину найдешь едва ли,

где темные инстинкты обитали,

храм со столбами, что дрожат у входа,
из высших звуков ты для них создал.