Рисунок с уменьшением на тридцать лет

…За полукирпичной, полустеклянной стеной стоят четыре огромных агрегата, опоясанных в нескольких местах, уже над перекрытием, металлическими площадками. Агрегаты проросли сквозь потолок здания, врезавшись огромными трубами в небо. Произошло это очень давно.

Когда люди пересекающимися потоками возвращаются с работы, топча и превращая в грязную жижу белый снег, а из четырёх гигантских труб валит белый – на фоне чёрного неба – дым, к окнам тепловой станции подходит никуда не спешащая женщина в фетровом башлыке и смотрит внутрь здания на коррозирующие котлы, грохочущие вентиляторы и насосы, бесчисленные ветви трубопроводов, которые ей когда-то удалось так ловко развести по огромному пространству – ни одна не врезалась в другую. А эти навеки родные банты задвижек, вентилей и кранов! Особенно помнится приямок, где умудрились разместиться неуклюжие, как мамонты, отводы со всеми коленами и переходами. Она сама лично работала над этим небольшим, но ответственным участком, накладывая один на другой кусочки кальки…

И неизменно вспоминается начальник – невысокий, смуглый, черноглазый, рано овдовевший человек, с которым она бок о бок сидела в большом проектном зале. Недостаток роста с лихвой окупался мужским обаянием, чувством юмора, здоровым интересом к мамзелькам, как называл он особ женского пола. Сплетен не любил. Бывало, начнут бабы пороть свою женскую чушь, он возьмёт сигарету и выйдет в коридор. Иногда исчезнет надолго, потом появится в проеме старинного особняка, в котором они тогда работали, – чересчур смуглый, с подозрительным блеском в глазах. Сядет рядом за свой стол, и она наверняка знает, что сейчас ему надо ещё, а у него нет денег, и он стесняется попросить у неё трёшку, потому что уже трёшку должен. И заговорит с величайшей серьёзностью о работе; блестяще, талантливо, играючи развеет все её производственные сомнения и только после этого скажет сквозь зубы: «Дай трешку, послезавтра все отдам». А послезавтра получит свою зарплату и всю подчистую раздаст по рублям, трёшкам и пятёркам, чтобы начать новый цикл…

Милый, милый начальник. Он был отличным душемером, погрешность которого равнялась нулю; камертоном, чутко реагировавшим на скрытую подлость, – им можно было поверять строй человеческой души. Бывало, если на вопрос, «нравится ли тебе такой-то», он замялся, не отвечая ни да, ни нет, будьте уверены – такой-то таит в себе качества сомнительного свойства. И насчёт того типа, что заставил её целый рабочий день рыдать под лестницей особняка, начальник не ошибся, хотя видел типа всего один раз. Правда, ей тогда очень хотелось обмануться…

Однажды начальник поставил вопрос ребром, но для неё это было невозможно: с ним весело флиртовалось на работе, где он видел черту, через которую переступать не следует, но на воле любезный сердцу человек быстро удалялся в хмельную даль, и никаких границ уже не существовало…

Однажды, взявшись за руки, они культурно гуляли, как положено в Парке культуры, но потом, на подходе к её дому, он потерял всякое терпение и, не проводив до подъезда, умчался в другую сторону – душа горела…

Когда она подала заявление «по собственному желанию», начальник несколько дней молчал, храня бумагу под грудой папок; потом, понимая тщетность уговоров, всё же, на всякий случай, предложил немедленное повышение в должности и зарплате, хотя прекрасно знал причину, по которой она уходила на понижение в том и другом…

Милый, милый начальник… Они не виделись несколько лет… И вот однажды утренний звонок общей сотрудницы… То, что лежало в гробу, даже отдалённо не напоминало начальника, так же, как полная, степенная, неплачущая женщина, приглашавшая на поминки, – его некогда юную дочь, которую он и любил, и мучил…

И снова всё это вспоминается, когда на улице не зима-не лето, мороз-не мороз, человек в другом конце большого города, а рядом – его «объект», который он придумал и построил. И вот уже жизнь проходит, начальника давно нет, а объект всё стоит, и даже коррозия его не берёт. Дымит, кряхтит архаичный монстр, все еще отапливая доживающие свой век пятиэтажные бараки с отдельными квартирами, куда в своё время переселили измученных обитателей перенаселённых подвалов и коммуналок…

Женщина затянула потуже башлык, сжала внутри варежек замерзшие пальцы и тоскливым взглядом посмотрела на дымящиеся трубы. И вдруг над одной из опоясывающих монстры металлических площадок увидела маленький белый флажок с нелепой надписью «ЗА НЕРЖАВЕЮЩЕЕ БУДУЩЕЕ».

«Что за лозунг? Кто это так странно шутит? Какая-то нечеловеческая формулировка», – подумала женщина, разжала пальцы, сунула руки в карманы и направилась к метро.

Флажок со странной надписью реял над районом. Мимо лампочки в двести свечей (подумать только – вместо одной лампочки могли бы гореть двести свечей!) с бешеной скоростью проносились и пропадали во тьме мириады мелких снежинок…

.

VI