Риторика в тени пирамид

Выяснилось, что не все греки третировали труд. Как заметил голландский ученый X. Болкенстейн, сами трудящиеся и близкие к ним мыслители относились к труду вполне уважительно. Даже те философы, которые принадлежали к высшим слоям общества, презирали лишь наемную работу, отличая от нее труд самостоятельного земледельца^{513}. Современный немецкий исследователь Г Фолькман также пишет о классовом отношении древних греков к труду. Изображения на чернофигурных вазах, эпитафии ремесленников, народная религия исполнены уважения к ручной работе столь же, сколь строки Платона и Аристотеля презрения к ней. Подлинная новация христианства — не уважение к труду, а понимание радости труда. Из обязанности труд становится наслаждением, смыслообразующим элементом бытия^{514}.

В работах Е. Μ. Штаерма. и оправдание труда — часть духовной революции, совершенной рабами и плебеями поздней античности. Презрение к труду и человеку труда было одной из основ идеологии рабовладельцев^{515}. Долгое время и сами бедняки считали себя морально ниже своих хозяев^{516}. Теперь они освобождаются от навязанных сверху представлений, что видно из их погребальных надписей^{517}. Уважение к труду проникает и в средние слои, считавшие его прежде позоров и несчастьем^{518}.

Итак, уважение к труду, в том числе физическому, — отличительная черта эпохи. Таково единогласное мнение исследователей. Оно основано на эпиграфических и и литературных свидетельствах. Папирусы, как нам представляется, позволяют прийти к несколько иным выводам. Этот вид источников обладает неоспоримыми преимуществами. Во-первых, любая точка зрения здесь — не декларация, как в надписях, а аргумент в споре. Любовь или отвращение к труду противопоставлены иному мнению. Во-вторых, типы наших источников сохраняют свои черты на протяжении веков. Новое всегда можно сравнить со старым в пределах одного комплекса. Особенно интересны письма. Начиная со II в. н. э. тема труда проникает в послания. Казалось бы, налицо переход от презрения к почитанию. Однако если до этого времени нет похвал труду, то нет и пренебрежения к оному. Напротив, со II в. н. э. мы сталкиваемся и с тем, и с другим, и с почитанием, и с презрением.

Что касается похвалы труду, то ее носителями делаются сентенция и поучение. Пока не было этих элементов письма, трудолюбие оставалось в сфере нравственных чувств. Теперь все изменилось. Моральная норма становится объектом рассуждения, темой письма. Эмоции, существовавшие и прежде, осмысляются и выражаются по-новому. Стремление к деятельности, например, — «вечное чувство». Оно знакомо уже письмам из архива архитектора Клеона (III в. до н. э.). Так, Поликрат просит Клеона, своего отца, представить его ко двору: «Ведь я часто (писал тебе, умоляя помочь и рекомендовать меня, чтобы мне освободиться от нынешнего безделья»^{519}. Поликрат принадлежит к «духовной элите» птолемеевского царства, изъясняется литературно и даже возвышенно, но никаких рассуждений о труде вообще и безделье вообще мы в его письме не найдем. Еще менее можно ожидать рассуждений и наставлений в письмах простых людей птолемеевской эпохи.

В римское время, особенно в пору второй софистики, простые люди предались «философствованию». Либо сами авторы писем, либо наемные писцы насытили письмо моральными максимами и тому подобным материалом. Морализм второй софистики имеет свои общие причины. Морализм же в сфере труда вмещал особое содержание. Попытаемся к нему присмотреться.

Сентенции и наставления писем касаются либо подчиненных (слуг, рабов и т. п.), либо друзей и родственников. Последняя группа особенно многочисленна.

Христианка Тонис пишет своему единоверцу Гераклу: «Хочу, брат, чтобы ты знал, что 10 числа настоящего месяца тота твой сын прибыл ко мне здоровым и совершенно невредимым. Я позабочусь о нем как о собственном сыне. Не премину и заставить его прилепиться к труду, ибо от этого божье…»^{520}. Далее, видимо, речь идет о божием вознаграждении за труд. Но награда не настолько заманчива, чтобы избежать принуждения: юношу необходимо заставить трудиться.

Солдат Афинодор знает нелюбовь сына к работе вообще и наемному труду в частности. «Пусть Лукий работает и живет из жалованья своего. И вы не упустите времени… Пусть Лукий не чванится, но работает», — наставляет Афинодор жену^{521}. «Не позволяй ему чваниться», — читаем мы о каком-то Асклате, которому поручены хозяйственные дела^{522}. Столь же назидательно послание христианина Гераклида «сестре» Антиохии: «Да прилепится твое чадо к трудам своим. Я написал ему подобающие слова, чтобы заботился он о трудах своих, невзирая на различие времен года»^{523}.