Читаем Ритуал святого Валентина полностью

Ритуал святого Валентина

Он вошел в другую спальню и попал в отдельный мирок, где пахло духами. Это была спальня Маргариты. Монах ощутил укол… не страха, нет, неуверенности, пожалуй, – ему показалось, что она еще здесь и смотрит на него. Ощущение было мимолетным и неприятным, к счастью, оно тут же прошло. Он проверил, задернуты ли шторы, включил свет и тут же зажмурился от бьющей в глаза позолоты. Спальня Маргариты сверкала и переливалась: искусственные цветы в высоких майоликовых вазах по обе стороны кровати, накрытой золотым парчовым покрывалом; мерцающие позолотой лики в углу; торшер с темно-желтым абажуром и золотой бахромой; бра в виде золотых цветков лотоса над изголовьем; туалетный столик с зеркалом в золоченой раме – на нем висело с десяток разноцветных бус; без числа флаконов, баночек, тюбиков. И три болванки с париками – каштановым, русым и пепельно-русым, – они пялились на него слепыми лицами. Все это великолепие било в глаза, и Монах невольно вспомнил картинку карнавала в Рио. Каков контраст с остальными комнатами! Жилище отражает характер владельца, все знают. Маргарита была красивой, самоуверенной, жадной до развлечений и побрякушек молодой женщиной, любящей жизнь… Актрисой! Монах вздохнул, вспомнив ее в «Английском клубе», среди толпы, в красном платье, с прекрасными темными волосами, с бокалом в руке. Вспомнил золотые сережки-скобочки с бриллиантами… довольно скромными. При таком изобилии она должна была сверкать как новогодняя елка!

Он выдвинул один за другим ящички столика, скользнул взглядом по шкатулочкам с золотыми украшениями, по заколкам и бусам… Она любила жизнь и хотела блистать… Он снова вздохнул. Не подозревала, что идет навстречу смерти… бедняга. Убийца затаился, гад, не кажет личика… Вася Пивков! Он же Оборотень.

Монах внимательно рассмотрел большие черно-белые фотографии на стене, их было пять: Элиза Дулиттл, Кармен, Сильва… остальных он не узнал. Потом заглянул в шкаф, забитый одеждой, которая еще пахла ее духами, приторными и сладкими; открыл дверь в маленькую ванную в розовых тонах, где тоже пахло как в раю, постоял на пороге, рассматривая бесчисленные баночки и флаконы… Красный шелковый халатик… Он шагнул на цыпочках, словно боясь потревожить ее, и обыскал карманы – там было пусто. Конечно, пусто, здесь был обыск, у майора Мельника глаз как у орла. Монах не рассчитывал найти что-нибудь, а собирался проникнуться духом и аурой жилья Маргариты, понять, надеясь на некое озарение и откровение…

Рассматривая пестрый позолоченный мирок Маргариты, он понимал, что не могла она уйти и бросить все это. Она собиралась вернуться, ее уход – спектакль, она соскучилась без сцены и публики…

Монах уже уходил, когда заметил на полу около кровати блестящую вещицу – она сверкнула ему в глаза. Он нагнулся и поднял: это была крошечная серебряная коробочка – пудреница? – в виде ракушки, такая же нарядная, как и все здесь. Он рассмотрел находку, положил обратно и достал айфон: щелкнул в одном ракурсе, в другом и вдруг услышал звук мотора – судя по громкости, машина въезжала во двор. Монах поспешил к выключателю, потом к окну, осторожно отвел занавеску и увидел зеленый огонек такси. С трудом удержав крепкое словцо, он ограничился нейтральным «Ну, Лео!», но с глубоким чувством.

Монах поспешно спустился на первый этаж, шипя от боли и уже не стесняясь в выражениях, проклиная по дороге чертову ногу, Добродеева, Бражника и козла с купленными правами. Услышав скрежет ключа, он почувствовал мерзкую липкую испарину на спине. Голоса из-за двери! Бражник вернулся не один. Добродеев? Ну, Лео, погоди! Ты у меня попляшешь! Но пока приходилось плясать самому Монаху. Он проскользнул в кабинет за секунду до того, как они вошли; до него долетел звук захлопнувшейся входной двери. Голоса стали громче, он различил сочный добродеевский бас. Журналист что-то рассказывал и смеялся. Скотина!

Монах метнулся к окну и отдернул штору, молясь, чтобы не вошел хозяин. Оно подалось с неприятным чмокающим звуком. Монах замер и прислушался, потом с трудом перевалился через подоконник и рухнул боком на какие-то сухие стебли. Свобода! Он с трудом поднялся, держась за стену, прикрыл окно и надавил, возвращая раму на место и от души надеясь: Бражник не заметит, что окно не заперто. Но даже если заметит… и что? Монах будет уже далеко. Он перевел дух, постоял, жадно вдыхая сладкий холодный воздух, испытывая чистое, ничем не замутненное восторженное счастье.

Не торопясь, щадя больную ногу, наслаждаясь свежим воздухом, пустой улицей, чувством безопасности и далекими городскими огнями, испытывая чувство приятной расслабленности, он добрался до машины, упал на сиденье и закрыл глаза…