Рюбецаль

Урановые минералы попадались шахтерам в Рудных горах с незапамятных времен. Настуран, он же черный смоляной камень, он же урановая смолка, сопровождал ухудшение качества серебряных руд, почему вызывал у горняков ненависть и с особенным удовольствием выбрасывался ими в отвалы. Впрочем, и этим побочным отходам с дурной славой находилось некоторое применение как пигменту в красильном производстве. Сделанное Марией Кюри открытие в одночасье изменило репутацию смоляного камня – вплоть до Второй мировой войны радий считался едва ли не чудодейственным средством, которое норовили добавить всюду: в удобрения и косметику, в питьевую воду и хлеб. Небольшим предприятием по производству удобрений, обогащенных радием, владел отец Хааса. Он закупал препараты радия, полученного из настурана, добытого в Иоахимстале, или, по-чешски, Яхимове. Тесть Хааса владел на паях небольшим предприятием по добыче кобальта и урана для фабрики красок в Ауэ.

Все, что Хаас знал о Рудных горах, убеждало искать в саксонской части антиклинория крупные эндогенные урановые месторождения, по меньшей мере не уступающие иоахимстальскому, составившему радиевую славу Чехословакии. Он направил ряд записок во 2-е Главное управление Имперского министерства экономики, ведавшее среди прочего горно-обогатительной промышленностью, и даже имперскому наместнику и гауляйтеру Саксонии Мучману, доказывая, что если государство санкционирует разведывательные работы в окрестностях радонового курорта Бад-Шлема и города Ауэ, то Рейх почти наверняка сможет поставлять радий как минимум всей Европе. Его инициатива оставалась без внимания наверху. Те коллеги по институту, кто вступил в НСДАП, советовали Хаасу повысить вескость аргументов, сделав то же самое; однако 1934 год и Штрассеры удерживали его.

Хаас давно отвык соотносить себя с Судето-немецкой партией, когда в апреле 1938 года та всколыхнула не столько надежды, сколько обиды его юности. Хаас мог бы подписаться под всеми требованиями, выдвинутыми чехословацкому правительству Хенляйном, за которым угадывалась могучая опора соседней державы, в так называемой Карлсбадской программе, тем более что требования эти были неновы. Очередной высокомерный отказ признать равенство немцев и чехов, а судетско-немецкую этническую группу юридическим лицом, с ее законным правом на самоуправление во всех областях общественной жизни, на своих, немецких чиновников и на компенсацию ущерба, понесенного вследствие несправедливости 1918 года, на неограниченную свободу развивать немецкую культуру и немецкий дух, – отказ этот предсказуемо поднял волну протестов среди судетских немцев. Хенляйн потребовал провести референдум по присоединению Судетских земель к Германии, на что власти Чехословакии не нашли лучшего ответа, как ввести в Судеты войска и подавить мятеж. Естественно, Германия не могла спокойно наблюдать притеснение соплеменников, а Хаас – как Чехословакия развязывает новую европейскую войну. Когда, после первых вооруженных столкновений судетских немцев с полицией и войсками, Англия и Франция заявили, что в случае войны поддержат Чехословакию, он впервые за долгое время подумал о Гитлере с сочувствием, как о зажатом между двух огней. Предать таких же немцев, не по своему выбору оказавшихся вне имперского целого, или вмешаться, заглотив тем самым крючок войны? И прежде всего Гитлер заявил о том, что мысль о войне ему отвратительна, но так же немыслимо и бросать соплеменников на произвол враждебной к ним инородной власти, а, стало быть, Германия поступится миром ради их защиты, если только Англия и Франция, также заинтересованные в сохранении мира, не помогут разрешить возникший кризис чисто политическими мерами.

Хаас понимал, что значит признать войну как правду и необходимость, не желая служить ей. И еще лучше он понимал, насколько весома жертва, которую приносит войне тот, кому дорог мир. Он допустил, что его вера в невинность Грегора Штрассера могла быть близорукой. Он гордился Германией, чье поведение в этой острейшей ситуации было всецело направлено на то, чтобы не допустить войны. Он чувствовал признательность ее руководителю, изыскавшему способ наконец-то воссоединить немецкий народ, не дав ввергнуть в катастрофу другие народы.

Ну а то, что немецкую землю и Рудные горы теперь не рассекает государственная граница, что судетские немцы «вернулись домой», как выразился в письме сыну торжествующий Хаас-старший; что Исполиновы горы, которые так любил писать Каспар Давид Фридрих, приживлены к Саксонской Швейцарии и долине Эльбы; что его отечество, Германия, и его родина, Судеты, отныне не просто едины, а единое, – все это было несправедливо человеческой, слишком человеческой несправедливостью, но справедливо более глубокой, мудрой, святой справедливостью Земли. Все водворялось туда, где должно было быть, – как и он сам, возвращенный Германии, и теперь его родина последовала за ним. В начале 1939 года Хаас вступил в НСДАП.