Рюбецаль

Мать: Не знаю. Не видела. У него дочери. Слушай, мы же договорились, что нам нет до него, до них дела!.. Да, он высокий… достаточно… А почему тебя так заботят эти два метра? В конце концов, был же Петр Первый… И что ты имеешь против баскетбола?

Кирилл: Не хочу я играть в баскетбол. Не хочу, и все. И не хочу я быть как Петр Первый!

Мать: Ну не будешь ты как Петр Первый, будешь как Кирилл Последний! Что ты устраиваешь истерику на пустом месте? Дай мне поработать, а? И посуду, пожалуйста, вымой – у меня и так запарка.

Мать часто работала дома – готовилась к лекциям в университете и к докладам на конференциях, читала диссертации, писала отзывы, рецензии и статьи. Как старший научный сотрудник Института философии, мать хранила, изучала и, по ее мнению, развивала марксизм, его же основы раз в неделю преподавала студентам.

Кириллу было семь, когда они с матерью переехали из коммуналки, где занимали шестнадцатиметровую комнату, в однокомнатную квартиру, которую матери «выбил» руководитель отдела. Единственная комната была и кабинетом, и спальней матери, Кирилл же раскладывал себе на ночь раскладушку в кухне. К шестнадцати годам ему требовалось койко-место максимальной длины, таким образом, Кирилл всегда должен был вставать и складывать свою походную кровать прежде, чем мать проснется и пойдет в ванную, поскольку металлическая конструкция торчала из кухни, до середины перегораживая прихожую. Матери постоянно советовали сменить квартиру на двухкомнатную в районе похуже, но у нее не было ни времени заниматься обменом, ни желания поступаться близостью к институту. Впрочем, Кирилл не жаловался даже себе: он привык и если, случалось на секунду, завидовал ребятам, у которых есть своя комната, то отвлеченно.

В двенадцать лет малогабаритность жилья еще не так стесняла Кирилла, но затосковать было от чего. Денис, сосед по парте и единственный друг, посвященный в проблему, как-то на перемене вытащил из портфеля две пачки «Примы», самовольно взятые им из тайника, где отец прятал от матери то, что ему категорически запретил врач.

Денис: Что нам вечно впаривают? Будешь курить – не вырастешь. Значит, тебе надо курить. И жрать меньше – опять же помнишь, еще с детского сада: «кушай, а то не вырастешь». Лопаешь, небось, всякие котлеты? Вот, забудь о них. А главное, кури по пачке в день.

Кирилл: Мать выкуривает половину, и с фильтром.

Денис: «Мать»! Что тебе мать? Ты же мужик! Двадцать штук – моего бати дневная норма. Может, ты в баскетбольную лигу хочешь? Мячик в сетку кидать до седых мудей?

Сигареты и аргументы в их пользу Кирилл принял скрепя сердце (с самого начала решив, что пачка в день для него все же чересчур), а вот проповедь голодания легла на подготовленную почву.

Тут придется вернуться немного назад, а потом, наоборот, забежать немного вперед. До знакомства с отцом Кирилл, не имея перед собой каких-либо изображений, все же почти наверняка знал две приметы его внешности. У отца, вероятно, ясно-голубые, со зрачками-точками, глаза (раз у матери темно-серые, «селедочного цвета», как она говорила). И он толстый. А иначе почему недавно в гостях мать отвела руку Кирилла от второго куска торта, со словами: «Лучше не налегай, а то вырастешь бегемотом, как…» – и осеклась. Как кто? Не себя же, скорее худощавую, она имела в виду? Перспектива вырасти бегемотом, толстяком, жиртрестом, в отца, потрясла и ужаснула Кирилла. Потому особенно, что отец был неведом, и толщина его, соответственно, тоже была неведомой, неизмеримой, неохватной – мифической.

Пару лет спустя, в седьмом классе, Кирилл, придя домой, застал там человека, с которым знаком не был, но которого сразу узнал. Этот человек несколько раз оказывался рядом со школой, украдкой наблюдал за Кириллом в магазине. Он не был жирным. Он был большим. Не ядреным краснорожим здоровяком, а рыхлым сердечником, потливым, мучнисто-бледным и вообще блеклым, с залысиной, окруженной белесовато-русыми, на первый взгляд бесцветными волосами.

«Это твой отец», – сказала мать, не вызвав у Кирилла того удивления, которого, вероятно, ждала.

«Ну вот, – обратилась она к гостю, – ты так хотел пообщаться с сыном – общайся». И оставила их двоих в комнате. Мужчина был скован, Кирилл не меньше. Кое‑как отец выдавил вопрос об успехах в школе, и Кирилл ответил так, как обычно отвечал взрослым. Отец спросил, есть ли у Кирилла увлечения, и Кирилл сказал о геологическом кружке. Отец похвалил его, явно стесняясь такой со своей стороны бесцеремонности. Удостоверившись, что мать не слышит, и наконец-то порозовев, он попросил Кирилла в случае, если тому будут нужны деньги, обращаться к нему. Не смущаясь. Кирилл, естественно, смутился и поблагодарил. Беседа заглохла.

Мать (спустя полчаса): Ну как?

Кирилл: На редкость заурядный тип.