«Ризоморфный клубок»: когниция vs коммуникация

Сформировавшаяся таким образом лингвистическая теория перевода в процессе своего развития неизменно использовала актуальные для того или иного периода лингвистические направления и концепции. В работах различных авторов находили отражение основные положения сопоставительной и типологической лингвистики, трансформационная грамматика Н. Хомского, функциональная теория Дж. Ферта и М.А. Халлидея, лингвистическая прагматика и теория коммуникации. Однако все эти работы подвергались серьезной критике. Обращение к предложению вне контекста и игнорирование коммуникативных факторов надолго вытеснили данные подходы из поля зрения переводоведов.

Попытки положить конец жесткой зависимости перевода от исходного текста совпали с переходом от контрастивной лингвистики к лингвистике текста в середине 1970-х гг. и с признанием читателя активным со-творцом текста (Nida, 1964; Nida, Taber, 1969). Так, фокус лингвистики и переводоведения одновременно сместился с отдельного знака на текст как целостную единицу. Данные преобразования легли в основу текстоцентрического подхода к переводу, определяющего данный вид деятельности как операцию, в которой текст становится ключевым фактором переводческого процесса. В свою очередь, под переводческим процессом в данной работе понимается «разновидность когнитивной деятельности человека, предполагающей взаимодействие когнитивных и языковых структур индивида (переводчика) в самом широком контексте его психосемиотической характерологии» (Фесенко, 2002: 66). Текстоцентрический подход к переводу интерпретируется по-разному: Neubert (1985), Neubert, Shreve (1992), Wilss (1982), Baker (1992), Hatim, Mason (1990, 1997). Несмотря на различия, во всех этих работах основное внимание уделяется анализу текста и подчеркивается важность контекстульных, дискурсивных и прагматических аспектов в переводческом процессе.

Тем не менее переосмысления важности контекста и прагматики в рамках текстоцентрического подхода по-прежнему недостаточно для объяснения его роли в переводческом процессе. Чтобы более полно отражать деятельность самого переводчика, модель должна включать описание психических процессов, обеспечивающих такую деятельность. С этой целью разрабатывается психолингвистическая модель перевода, использующая положения теории речевой деятельности. Известно, что в соответствии с целью речевого акта у говорящего сначала формируется внутренняя программа будущего сообщения, которая затем развертывается в речевое высказывание. Исходя из этого, психолингвистическая модель перевода постулирует, что, осуществляя процесс перевода, исполнитель сначала преобразует свое понимание содержания оригинала в собственную внутреннюю программу, а затем развертывает эту программу в текст перевода. Поскольку внутренняя программа существует в форме субъективного кода говорящего, такое представление процесса перевода включает два этапа – «перевод» с исходного языка на внутренний код и «перевод» с внутреннего кода на переводной язык (Комиссаров, 1990: 170–173). Психолингвистическая модель перевода полностью соответствует пониманию перевода как вида речевой деятельности. К сожалению, объяснительная сила такой модели ограничивается тем обстоятельством, что мы не знаем, как происходит такое «свертывание» и «развертывание», какие элементы содержания сохраняются во внутренней программе, и как выбирается один из возможных путей реализации такой программы в тексте перевода.

Для заполнения этих лакун появились исследования взаимосвязи когниции, языка и культуры: теория прототипов Элеоноры Рош (Rosh, 1973, 1975; Lakoff, 1987), а также концепция фреймовой семантики Чарльза Филлмора (Vannerem, Snell-Hornby, 1986; Vermeer, Witte, 1990). Наибольший интерес научного сообщества к применению когнитивного подхода к переводческим проблемам стал прослеживаться с 1982 г., когда Гидеон Тури сравнил загадочную работу мозга переводчика с «черным ящиком» (Toury, 1982; 1995). Ученые задались вопросом: если реконструировать мыслительные процессы, протекающие в мозге переводчика, то способствует ли это более эффективному переводческому процессу? Логичнее, на наш взгляд, ставить вопрос немного иначе: возможно ли грамотнее построить процесс обучения переводчиков и разработать релевантные электронные технологии в помощь переводчикам, если знать о протекающих у них в «черных ящиках» когнитивных процессах? Отвечая на поставленный вопрос, Э. Прунч эксплицирует свое предположение о том, что декодирование мыслительных операций, выполняемых переводчиком в ситуации эксперимента, приближенного к естественной социальной среде, и создание валидной базы для дидактики перевода послужило бы снятию излишней когнитивной нагрузки с переводчиков и гораздо облегчило бы их профессиональную деятельность (Прунч, 2015).