Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа…

В 6 утра 7 апреля, проснувшись, Капа узнал, что китайцы взяли Тайэрчжуан. Он рассвирепел. Генерал Ту не дал ему приблизиться к японским позициям, чтобы сфотографировать их, и в результате он пропустил первое поражение Японии на памяти живущих и первую победу китайцев в этой войне! Около полудня Капа присоединился к столь же разозленным Ивену и Фернхауту, и они в грузовике двинулись в захваченный населенный пункт. Когда они добрались до окраины, на горизонте появился японский самолет, который затем вышел прямо на них. Они укрылись за «маленьким песчаным могильным холмиком». «Мы вжались в землю лицами вниз, – записал Ивенс, – чтобы японский летчик не мог видеть наши лица – они хорошо заметны».

Стоявший неподалеку бронепоезд открылся огонь по самолету, тот еще немного покружил и ушел. В тот день Капа все-таки попал в село и обнаружил, что оно полностью разрушено. Когда Капа и Фернхаут начали съемку на одной из улиц, там внезапно закричала какая-то старуха: она подумала, что камера – это оружие. Другая старуха молча сидела в одиночестве «среди обломков досок и глины». «Это мой дом», – объяснила она.

Репортаж Капы, опубликованный в Life 23 мая, был кстати для Люса, ликовавшего от победы китайцев. «Победа сделала Тайэрчжуан самой известной деревней в Китае, – гласил текст над фотографиями солдат после падения города. – К названиям небольших городов, определивших поворотные моменты в истории, – Ватерлоо, Геттисберг, Верден – нужно добавить еще одно… На следующий день весь Китай праздновал великую победу. В день сражения прекрасный военный фотограф Роберт Капа, который стал свидетелем этой битвы, проявил свои пленки и отправил их самолетом-амфибией China Clipper в журнал Life». Таким образом, в Life заявили, что Капа снимал боевые действия в ночь на 6 апреля, хотя на самом деле он в это время крепко спал.

11 апреля группа выехала из города, чтобы снять на пленку раненого китайского крестьянина и его семью. Быстро темнело, поэтому они перешли на галоп, отчего кейсы с камерами подпрыгивали и били их по спинам. Да, они скакали верхом. «Это были крепкие коренастые лошадки, на которых армия Чингисхана завоевала всю Азию и часть Европы. Иногда в темноте мы теряли друг друга. Капа, скакавший галопом на полной скорости, внезапно вообразил, что он и есть Чингисхан, и стал кричать нам что-то воинственное. На самом деле с тыла он был больше похож на Санчо Пансу. Его приземистый силуэт комично подпрыгивал в седле, потому что “Чингисхан” сел на лошадь второй раз в жизни».

Следующим вечером расстроенный Капа и раздраженный Ивенс попытались понять, куда переместилась линия фронта. «Глубокой ночью мы услышали низкие звуки канонады где-то в предгорьях, – писал Ивенс. – Звук был такой, словно выбивают тяжелые одеяла; иногда такие звуки мерещатся в лихорадке. Затем мы услышали удары колокола, смешавшиеся с пулеметными очередями… и – долгая тишина. Затем рядом с нами через поле с молодым зеленым гаоляном цепочка тяжело пыхтевших солдат быстро протащила тяжелый пулемет. Но нам запретили идти с ними».

К большому возмущению мадам Чан и ее армии цензоров и шпионов, на Пасху Капа и его коллеги вернулись в Ханькоу. Ивенс и Фернхаут 29 апреля отправились на северо-запад Китая; Капа обещал двинуться туда через два дня. Но через несколько часов после того, как ушел поезд с корреспондентами, японцы начали массированную бомбардировку – так они отмечали день рождения императора Хирохито. Налет привел к более тысяче жертв среди гражданского населения, и среди пылающих улиц и разрушенных зданий Капа увидел столь же ужасные картины, как в Мадриде. Делая снимки, он снова сосредоточился на ужасах и терроре против гражданского населения. Вот отец с маленьким ребенком на руках бежит в убежище во время налета. Вот женщина прячет заплаканное лицо от фотоаппарата. Вот человек тщетно пытается потушить сильный огонь ударами вока.

Эта бомбежка уничтожила все остатки энтузиазма, с которым Капа отправлялся в китайское приключение. Вскоре он стал завсегдатаем бара Dump, в котором сплоченная группа западных корреспондентов, в том числе американские писатели Агнес Смедли и Эдгар Сноу, поглощали джин и дешевый виски. «Наши прежние ценности, казалось, исчезли, и мы потеряли отношение к материальным предметам, – вспоминала Смедли, – никто не знал, будет ли у нас завтра. Мы были как пассажиры на корабле, тонущем в бурном море, которые наконец обрели свою подлинную человеческую натуру… В напряженной атмосфере войны для нас по-новому зазвучали поэзия, песни, мы острили, и волшебное сияние озарило нашу дружбу»[130].