В Париже обвинения иностранцев усиливаются в течение нескольких недель. Уже 9 октября Робеспьер поддержал предложение Фабра д'Эглантина об аресте англичан, находящихся на территории Республики, и о временной конфискации их имущества. Неделю спустя он согласился с Сен-Жюстом, который, от имени Комитета общественного спасения, распространил эту меру на всех граждан из стран, находящихся в состоянии войны с Республикой (16 октября). В то время, как происходит атака на верования и культы, Робеспьер обвиняет не клуб Кордельеров, не Парижскую Коммуну, а поджигателей, подкупленных Питтом и Саксен-Кобургом. В Якобинском клубе он их называет: Проли, которого считают внебрачным сыном принца Кауница, драматург Дюбюиссон, торговцы Дефьё и Перейра, все включены в международную сеть (12 ноября 1793-1 фримера) – и близкие к Эберу и кордельерам; это имело значение. Именно после их разоблачения Робеспьер добивается начала голосования, направленного на чистку рядов в Якобинском клубе.
Даже если он добивается исключения из клуба тех, кого он считает честолюбцами, крайними или умеренными, самые сенсационные отводы касаются патриотов иностранного происхождения. В середине декабря его резкость достигает апогея в выпаде против члена Конвента Анахарсиса Клоотса, называемого "Друг рода человеческого". На трибуне Якобинского клуба, продолжая атаку, начатую Демуленом в его "Старом кордельере", Робеспьер распаляется по мере того, как излагает претензии: "Можем ли смотреть как на патриота на немецкого барона? – начинает он. – Можем ли мы смотреть как на санкюлота на человека, у которого больше ста тысяч ренты? Можем ли мы верить в республиканизм человека, который имеет дело только с банкирами, контрреволюционными врагами Франции? Нет, граждане, будем остерегаться иностранцев, которые хотят казаться ещё большими патриотами, чем сами французы". Клоотс не кто иной, как подстрекатель, продолжает он; "его экстравагантные мнения, настойчивость, с какой он говорит о всеобщей Республике, поощряя неистовство завоеваний, могли произвести тот же самый эффект, что и декламации и подстрекательские статьи Бриссо и Ланжюине". Он не кто иной, как замаскированный враг, ложный друг, который никогда не был с Горой: "Он всегда был внизу или вверху". Робеспьер требует его исключения из общества, а также исключения всех иностранцев, дворян и банкиров, которые ещё могли бы в нём находится. Это тотчас же исполнено.
Клоотс "внизу или вверху" Горы… Обвинение, оформившееся в декабре, напоминает, что, для Робеспьера, единственный путь, по которому нужно следовать, это указанный Горой. В Якобинском клубе он предостерегает: "Интриганы и иностранцы то выводят нас за пределы патриотизма, то хотят вернуть нас к принципам модерантизма" (16 декабря-26 фримера). Согласно ему, есть только один способ служить общественным интересам в период войны и революции; так же, как и во время сентябрьских выборов 1792 г., он не представляет, чтобы республика могла возникнуть из политического плюрализма. Это убеждение важно для понимания ликвидации фракций в последующие месяцы.
Однако в данный момент Робеспьер не имеет полной определённости в своих обвинениях. Слева он не хочет ни ударить по Эберу, ни атаковать фронт кордельеров. Хотя движение "снисходительных" обретает форму, он не представляет, что дальше могло бы быть нужно взяться за Дантона. Вероятно, он в большей степени услышал его разоблачение антирелигиозных фарсов, чем его призыв "щадить человеческую кровь"; они ещё нуждаются друг в друге. 3 декабря (13 фримера) Робеспьер не скрывает перед якобинцами, что упрекал Дантона за его слишком долгую верность Дюмурье, затем жирондистам; тем не менее, он хвалит его энергию и его патриотизм. Он – враг "тиранов". С той же самой трибуны 14 декабря (24 фримера) Робеспьер защищает Камиля Демулена. Его единственная ошибка похожа на ошибку Дантона, говорит он, она в том, что он слишком поздно открыл глаза на измены Мирабо, Ламетов, Кюстина. Он мог ошибаться, но "он республиканец по влечению, из простого порыва своего сердца". Несколько дней спустя, не поддерживая его требование "комитета милосердия", Робеспьер, к тому же, рассматривает возможность учреждения института комиссаров, уполномоченных найти несправедливо заключённых в тюрьму патриотов…