Робеспьер

7 января (18 нивоза) в помещении Якобинская клуба осязаемое напряжение. Робеспьер здесь, как и Дантон с Демуленом. Якобинцы настаивают, чтобы последний объяснился по поводу своего "Старого кордельера", в котором он защищал Филиппо, враждебного политике, проводимой в Вандее. Вероятно, осведомлённый о гневе клуба, депутат-журналист ведёт себя сдержанно и кажется извиняется. Гроза могла бы не разразиться. Чтобы разрядить обстановку Робеспьер пытается закрыть дебаты ироническим замечанием: "Я допускаю, что свобода обращается с Демуленом, как с легкомысленным ребёнком, имеющим счастливые способности, и введённым в заблуждение плохой компанией; но нужно потребовать от него, чтобы он доказал своё раскаяние во всём своём легкомыслии, покинув ту компанию, которая сбила его с пути". В ожидании, заключает он, сожжём его "Старый кордельер". Неоднократно звучит смех якобинцев. Но Камиль Демулен не хочет снисхождения такой ценой; гордый, он упрямится. Спор ожесточается и Робеспьер с резкостью бросает суровое замечание: "Поскольку он этого хочет, пусть он будет покрыт позором […]. Человек, который так крепко держится за свои вероломные статьи, быть может, больше, чем сбившийся с пути".

Тем не менее, на следующий день, 8 января (19 нивоза) Робеспьер всё ещё не решается позволить ударить по Камилю. На этот раз он хочет избежать того, чтобы клуб читал и обсуждал номер "Старого кордельера", который сделал своей мишенью Эбера. В этом конфликте между истинными республиканцами, Робеспьер претендует на роль арбитра; он не высказывается ни в пользу того, ни в пользу другого: "В моих глазах Камиль и Эбер одинаково неправы"[279]. Однако его обвинения в адрес фракций становятся более ясными и более решительными, сродни угрозе. "Иностранная партия направляет два рода клик, - утверждает он. - Они сговариваются, как разбойники в лесу. Те, кто обладают пылким умом и характером, склонным к преувеличениям, предлагают принимать ультрареволюционные меры; те, кто обладают более мягким и сдержанным умом, предлагают принимать citra* революционные меры. Они борются, но им безразлично, какая из партий одержит победу, так как или та, или другая система все равно погубит республику, и они тогда получат верный результат — роспуск Национального конвента"[280]. Робеспьер не хотел обвинять Эбера или Демулена и, чтобы уклониться от этого, он обвиняет Фабра д'Эглантина, патриотизм и честность которого вызывают у него подозрения. Он настаивает, чтобы последний пришёл объясниться перед Якобинским клубом.

Всё ещё могло бы объясняться вмешательством иностранной партии? Когда 10 января (21 нивоза), из Якобинского клуба исключают Демулена, Робеспьер вновь добивается его спасения, in extremis[281]. Нет, уверяет он, он не защищает его, но нужно остерегаться тех, кто хочет разделить республиканцев; он заканчивает, предлагая клубу "обсудить главную интригу" и расследовать "преступления британского правительства".

Дебаты о преступлениях англичан начаты. Но как они могли бы заставить умолкнуть другие дебаты, о политическом выборе действий? В Якобинском клубе, в Собрании и прессе они не прекращаются, только усиливаются и перерождаются в личную вражду. Несмотря на то, что Робеспьер хотел её избежать, война фракций началась.

Глава 20

Добродетель Брутов

Всячески прославляя современный ему век, Робеспьер проникнут классической культурой и восхищается Античностью; ему кажется, что она содержит столько примеров у Плутарха, Тита Ливия, Фукидида… Она обучает общественной добродетели, этому стремлению к бескорыстию, служению коллективным интересам, вплоть до самопожертвования; этой любви к законам, к родине, к равенству. Добродетель не является "личными добродетелями", но опирается на них.