Робеспьер

В конце XVIII века только шаг от правосудия до политики, от защиты "несчастных" до защиты "народа". Робеспьер его сделал.

Глава 6

Школа политики

Начиная с дела Дюпона, в первые недели 1789 г., революционер постепенно проглядывает сквозь образ адвоката. Безусловно, господин де Робеспьер остаётся человеком 1780-х гг.: он ждёт, он требует реформ, но он не мыслит насильственной революции. Наблюдая за общественными дебатами, участвуя в академических дискуссиях или правовых противостояниях, он, вместе с тем, научился политике и выработал совокупность ценностей, которые удивляют своей современностью: он говорит о своей приверженности свободе, счастью, нравам, "правам человека"; он заявляет об отказе от "предрассудков" и "деспотизма"… Не имея опыта пребывания за границей, какой был у Марата или Мирабо, не посетив революционных областей Женевы, Соединённых провинций (наши современные Нидерланды) и Соединённых Штатов, подобно Бриссо, он осознаёт, что живёт в изменяющемся мире. Он проявляет интерес к революциям, которые происходят в других местах, и особенно к той, что имела успех в английских колониях Америки (1776), и к той, которая была подавлена прусскими армиями в Соединённых провинциях (1787).

1788 год был решающим в этом терпеливом обучении. Начиная с февраля, во Франции прошло вызвавшее разочарование собрание Ассамблеи нотаблей, подобия Генеральных штатов в миниатюре, неспособное провести фискальные и административные реформы, ожидаемые Людовиком XVI и всей страной; с мая Робеспьер был возмущён судебными реформами, навязанными хранителем печати Ламуаньоном, воспринятыми как оскорбительная атака против верховных судов и свобод провинций. Для некоторых биографов также в 1788 г. адвокат будто бы поссорился с большинством своих аррасских коллег, в ходе прямого конфликта с Либорелем; но здесь более, чем когда-либо, нужно отделять факты от покрывающего их тумана легенд.

"Счастье и свобода французов"

Согласно мысли Робеспьера, до 1789 г. Франция знала одного по-настоящему великого короля, государя, справедливо превозносимого, но умершего слишком рано: Генриха IV. Приглашённый, чтобы посвятить ему речь на открытии публичных занятий учеников ораторианского аррасского коллежа в 1785 г., адвокат, по слухам, заставил своих слушателей плакать; четыре года спустя отдалённое эхо именно этого похвального слова мы вновь находим в отрывке из его записки в защиту Дюпона, где Робеспьер задаёт вопрос: "Так кто же примет наследие, которое душа великого Генриха, угасшая под ударами фанатизма и измены, оставила всем своим потомкам королям? Восстановление счастья и свободы французов". И, как в 1785 г., ответ трансформируется в славную параллель между Генрихом IV и Людовиком XVI, общую для множества текстов и гравюр эпохи.

Счастье и свобода! Согласно Робеспьеру, они должны быть обеспечены обществом для всех. В 1787 г. в своей записке в защиту профессора из Дуэ Бутру он утверждает: "Это известное правило, что всякая законная власть имеет целью общественную пользу, так сказать, благо тех, кем управляют, а не личную выгоду того, кто правит […]. На этом принципе основано даже большое общество, общество гражданское; никто не отрицает, что, создавая его, люди отказались от одной части своей свободы только для того, чтобы сохранить другую; и что законы разрешают гражданам всю ту долю естественной независимости, жертвование которой не является необходимостью для поддержания общественного порядка и для счастья общества". Цель государств, подчёркивает он в 1784 г., это "охрана прав человека, счастье и спокойствие граждан".

В просвещённом мире 1780-х гг. такие выражения и слова не являются чем-то исключительным или подрывающим устои – как бы Пруаяр не пытался доказать обратное. Однако у Робеспьера их частота и их современность обязательно должны быть отмечены. Это верно в отношении "счастья" и "свободы", а также и "прав граждан", "человечества" или "человека". Он ссылается на "права человека" в своём премированном мецском трактате (1784), на "самые нерушимые права человека и гражданина" в записке в защиту супругов Паж (1786), или снова на "права человека и гражданина" в записке в защиту Дюпона (1789).