Робеспьер

Как не сближать эти понятия с отголосками Американской революции? В 1776 г. не предшествовало ли провозглашение независимости 4 июля декларации прав, которая ставит свободу и поиск счастья в ряд естественных прав, тех, которыми человек мог располагать ещё до создания общества? И не обнаруживаем ли мы счастье в центре забот революционеров из Соединенных провинций, а позже из австрийских Нидерландов в 1780-е гг.? Для Робеспьера, как и для американца Джефферсона, голландца Ван дер Капеллена Тота ден Пола или бельгийца Ван дер Ноота, счастье – это закономерное ожидание всякого человека и всякого общества. Даже если эта идея имеет античные корни, даже если она была развита философами и романистами эпохи, несомненно то, что революционеры 1770-х и 1780-х гг. её расширили. В своей речи в честь Генриха IV (1758), Робеспьер, к тому же, воздал хвалу поддержке Людовиком XVI американских инсургентов, делая его вклад в их независимость одной из главных составляющих его славы. В начале 1789 г. в своей записке в защиту Дюпона он на этот раз намекает на драматическое поражение революции в Соединённых провинциях и вынужденное изгнание побеждённых патриотов: "Посмотрите на наших несчастных союзников, этих батавов, - пишет он, - […], приносящих к нашим берегам роковое свидетельство одного из самых больших преступлений, которые совершались против человечества к собственному нашему позору".

Робеспьер живёт в беспокойном мире, который откликается на размышления Локка, Фенелона, Монтескье или Руссо. Как он мог бы оставаться нечувствительным к этому, внимательный к академическим спорам, бывший неотъемлемой частью Республики писем? Он верит в свободу, в счастье, в права человека; верит он и в Бога. Нам следует подчеркнуть эту приверженность к божественному у человека эпохи Просвещения; хоть и не исключительная, это важная черта, на которой некогда делал особый акцент Анри Гийемен. Общественный договор, пишет Робеспьер, "не является итогом свободного и добровольного соглашения части людей", так как его "основные положения, записанные на небесах, были издревле установлены тем верховным законодателем, который есть единственный источник всякого порядка, всякого счастья и всякой справедливости". Однако, множество препятствий мешают обществу быть таким, каким его желал сотворить Бог.

Сразить предрассудки и деспотизм

В мае 1788 г. парижская напряжённость впервые касается аррасского общества; в полную силу. Как в Ренне, Тулузе или Гренобле, как и во всех городах, имеющих парламент или правящий совет, насильственные действия хранителя печати Ламуаньона вызвали сильный протест. Некоторые инициативы министра могли бы быть приняты, такие, как декларация, которая отменяла уголовный допрос на унизительной скамье подсудимых, прекращала страдания осуждённых в ожидании казни (вопрос о включении в повестку дня), требовала для большей части преступлений срок в один месяц между вынесением приговора о смертной казни и его осуществлением или предписывала выдавать обвинительный приговор лицам, необоснованно привлечённым к ответственности. Однако эти положения мало значат по сравнению с мерами, направленными против судебного порядка.

Реформа Ламуаньона имела целью, прежде всего, как и в 1771 г., сломить хронические сопротивление парламентов решениям короля. Учреждение Суда полного состава, которому было поручена регистрация законов общего характера, лишило эти суды права упомянутые законы заверять и регистрировать; создание больших бальяжей[65] отобрало у них право приговора суда последней инстанции по большей части преступлений и множеству гражданских дел. Для Робеспьера, это власть суверенных судебных органов, но также "фундамент монархии и привилегии всех провинций", которые были затронуты. Весной 1788 г. правительство почти в одиночестве хочет поставить эти привилегии под сомнение, так как многим они представляются защитой от возможного "министерского деспотизма". В Артуа, как и в большей части провинций, таким образом, протест совершается из уважения к юридическому, административному и фискальному многообразию – мы пока далеки от ночи 4 августа.

В Аррасе фронда единодушна. Несмотря на то, что протест незначителен, провинциальный совет возглавляет его; двумя ремонстрациями, датированными 7 июня, он протестует против пересмотра своих полномочий и свобод провинции. Но ничего не выходит; 9 июня интендант Эсмангар требует регистрации эдиктов. Тотчас же управление Штатов возмущено, как и судьи-эшевены, чиновники провинциальных округов, судьи светской юстиции аррасского капитула и судьи епископского зала. В этом последнем суде слышен голос Робеспьера; это сильный, бескомпромиссный голос, который отличается от большинства других, и которым член Конвента всё ещё будет гордиться, четыре года спустя, в речи в Якобинском клубе.