Робеспьер

Итак, выбор в пользу твёрдости нелёгок. 17 июня 1788 г. палата эшевенов официально выразила протест, но согласилась на опубликование и регистрацию "весьма недвусмысленного приказа Его величества"; она оказала сопротивление, потом же подчинилась. Скромные судьи епископской залы могли бы сделать то же самое… Но они отказались покориться. События разворачиваются 21 июня. На требование регистрации эдиктов, Робеспьер и другие "люди разделённого фьефа" отвечают явным отказом, который обосновывают отсутствием верификации текстов советом Артуа, а также ожиданием королевского вмешательства, которое защитило бы "неприкосновенные привилегии и основополагающие законы этой провинции". Признавая скоромность своего положения, они всё же считают своё решение важным; одной фразой, тон и слова которой выдают перо Робеспьера, они утверждают, что их сопротивление "это, по крайней мере, утешение для неё [родины] и дань уважения справедливости и добродетели".

В некотором смысле позиция Робеспьера парадоксальна. Ни слова протеста епископской залы не было посвящено декларации об уголовной юстиции, фактически отклонённой вместе с другими мерами; и всё же, согласно Робеспьеру, она отвечает некоторым уже сформулированным ожиданиям. Он продолжает принимать близко к сердцу уголовную реформу, но обстоятельства не позволяют ему согласиться на предлагаемые канцелярией условия. Чтобы лучше понять его позицию, имеет смысл прочитать его "размышления об уголовной юриспруденции", представленные аррасской Академии 2 апреля 1788 г., всего лишь за месяц до реформы Ламуаньона. Вероятно, их содержание объединяет его академическую и юридическую точки зрения. Не ссылаясь на Беккариа или Сервана, он выступает за более глубинную реформу уголовных законов, он надеется на всеобщее равенство перед правосудием, на исключение из числа уголовных деяний некоторых преступлений, на индивидуализацию наказаний, на доступ защитников к обвиняемым, на исчезновение lettres de cachet, не доходя, однако, до чётко выраженного отказа от смертной казни.

Его позиция в конфликте с Ламуаньоном – не отменяет его предыдущих сражений. В мае 1788 г. Робеспьер остаётся человеком, чей академический и юридический путь переплетаются в моменте выступления против предрассудков. Он сделал это лейтмотивом своих произведений: позор, который падает на родственников осуждённого: предрассудок (1784-1785); лишение прав бастардов: предрассудок (1784-1785, 1786); надежда на общественное умиротворение с помощью letters de cachet: предрассудок (1784, 1789); наложение санкций за ростовщичество: предрассудок (1786); отстранение женщин от академической жизни: предрассудок (1787); неравенство перед законом и правосудием: предрассудок (1787). Предрассудки, утверждает он, - "бич мира"; они – погибель для счастья, препятствие для свободы. Робеспьер убеждён, что история движется вперёд. Что прогресс существует. Что он живёт в век Просвещения и что мир грядущий, будет лучше и счастливее того, который подходит к концу.

В месяцы, последовавшие за реформой Ламуаньона – которую остановили, не доведя до конца, в сентябре 1788 г. – продолжил ли Робеспьер своё размышление об уголовной реформе похвальным словом судье Дюпати, опубликованным в начале 1789 г.? Некоторые настаивают на этом, начиная, в частности, с работ Пари (1870), которые если и обогатили сведения о молодом Робеспьере, то в немалой степени и лишили их ясности ни на чём не основанными предположениями; однако многие сомневаются или приписывают опубликованный текст адвокату Рео… Кто скрывается за этим загадочным "М. Р., адвокат парламента"? За отсутствием улик, трудно об этом говорить.

Анонимное похвальное слово Дюпати (1744-1788) было составлено в рамках конкурса, организованного академией родного города этого великого человека, Ла Рошели. Личность судьи, выступавшего за уголовную реформу, и защищавшего невинно осуждённых, не могла не вызывать симпатии и восхищения у Робеспьера. Слова автора, кем бы он ни был, напоминают, таким образом, слова молодого адвоката: мы обнаруживаем здесь его доверие к судейскому званию, когда оно человечно и чувствительно, хвалу защите слабых, разоблачение неравенства, ожидание реформы и упоминания счастья, добродетели и человечности, прав человека… Да, текст мог бы принадлежать Робеспьеру; но так ли это? Почему мы не находим ни следа в его обширной переписке с Дюбуа де Фоссе? Занятый редакцией своей записки в защиту Дюпона, затем выборами в Генеральные штаты, имел ли адвокат время и душевные и интеллектуальные ресурсы для академической работы? Здесь напрашиваются сомнения; они напрашиваются ещё сильнее в отношении другого произведение, приписываемого Робеспьеру, во всяком случае историком Пари.

Шокирующий роман "Робеспьер-Либорель" (1788)