Робинзон Крузо

И вот еще что я заметил: пока Пятница возился с испанцем, не проходило и минуты, чтобы он не вскинул голову и не бросил взгляд в сторону пироги, где лежал его отец. Мой туземный приятель словно проверял, не исчез ли старик и все ли с ним благополучно. На миг потеряв отца из виду, он вдруг бросил свое дело, сорвался с места, добежал до пироги и, убедившись, что все в порядке, вернулся.

Когда с растиранием было покончено, я предложил испанцу попытаться встать и с помощью Пятницы добраться до пироги. Нам пора было возвращаться в мое убежище, где все мы будем в полной безопасности, а спасенные пленники получат лучший уход. Но Пятница, вместо того чтобы дождаться, пока испанец встанет, взвалил его себе на плечи, отнес к пироге и бережно усадил рядом со своим отцом. Сам он выпрыгнул из пироги на песок, спустил судно на воду и, несмотря на усиливающийся ветер, стал грести, да так энергично, что я едва поспевал за лодкой, идя пешком по берегу.

Доставив обоих в нашу бухту и покинув их в челне, Пятница отправился разыскивать вторую пирогу. Вскоре он вихрем пронесся мимо меня, и я едва успел спросить, куда это он так торопится. «Иду искать пирога!» – крикнул он на бегу. Никогда еще я не видел, чтобы человек бегал так быстро, как мой туземный приятель. Думаю, он мог бы легко потягаться с самыми резвыми скаковыми лошадьми.

Вторую пирогу Пятница привел в бухту почти одновременно с моим появлением на берегу. Привязав ее, он отправился помогать нашим гостям высадиться из лодки. Но когда оба выбрались на песок, оказалось, что ни тот, ни другой не могут ступить и шагу. Мой Пятница растерялся.

Поразмыслив, я предложил обоим посидеть некоторое время на песке, а Пятнице велел следовать за мной. В нашем убежище я наскоро сколотил неуклюжие носилки, и мы перенесли испанца и отца Пятницы к наружной стене моих укреплений. Но тут нас ожидали еще большие затруднения. Воспользоваться приставной лестницей ни один из них не мог, а другого способа переправить их через ограду не существовало. Не ломать же ради этого частокол!

Пришлось снова браться за дело. За пару часов мы с Пятницей соорудили из старых парусов довольно вместительную и прочную палатку и разбили ее на площадке между внешней стеной моего форта и посаженной мною рощицей. Внутри находились две постели с матрасами, набитыми ячменной соломой и накрытыми простынями.

Итак, население моего острова начинало расти, и теперь я действительно походил на правителя, имеющего хоть и немногочисленных, но подданных. Остров всецело принадлежал мне; я был здесь и законодателем, и судьей, и владельцем всей земли. В преданности подданных я мог не сомневаться – все они были обязаны мне жизнью. Но еще более любопытным был тот факт, что мой народ, состоявший всего из трех человек, принадлежал к трем различным вероисповеданиям. Пятница с моей легкой руки стал протестантом, отец его был язычником, а испанец – католиком. И мне, как властителю, ничего не оставалось, как принять свободу совести на всем пространстве моего острова.

Обезопасив спасенных нами людей и дав им возможность спокойно отдохнуть после пережитого, я занялся их пропитанием. Прежде всего я велел Пятнице заколоть молодую козу из моего меньшего стада. Затем взял ее заднюю часть, изрубил на мелкие куски и поручил Пятнице сварить их, добавив пшеничной крупы, овощей и душистых кореньев. Получилась отменная похлебка и полное блюдо нежного мяса. С этими яствами мы отправились в новую палатку.

Там мы накрыли стол и с аппетитом отобедали или, скорее, отужинали, причем во время застолья Пятница служил мне переводчиком не только в разговоре с отцом, но и с испанцем, который хорошо владел туземным наречием.

После обеда я приказал Пятнице взять одну из пирог и отправиться за мушкетами и другим огнестрельным оружием, которое мы так и оставили на поле сражения. Завтра с утра ему предстояло похоронить тела убитых дикарей, а заодно и ужасные остатки их пиршества, которых, вероятно, было немало. Сам я так и не смог заставить себя заняться этим и, проходя мимо, отворачивался, борясь с тошнотой и отвращением.

Пятница все исполнил в точности и уничтожил даже следы на прибрежном песке и кострище. Поэтому, вновь оказавшись на том конце острова, я с трудом узнал местность, и лишь выступ леса да одинокое дерево в зарослях кустарника подсказали мне, где я нахожусь.

Когда мои новые подданные пошли на поправку, мы стали все чаще вести беседы. Прежде всего я велел Пятнице спросить у отца, что он думает о тех дикарях, которые ускользнули в пироге. Не следует ли нам опасаться их возвращения, причем, не приведи господь, с многочисленными соплеменниками?