Родимая сторонка

— Этот с испугу, как бы голоса не лишили!

— Костя Кузин тоже там…

— Этого сыновья понужают. Комсомольцы оба. А сам он ни в жизнь не пошел бы.

Устало вытирая пот со лба холщовой варежкой, Тимофей не сдавался.

— С умом и сообща жить можно. Кабы войти туда всем настоящим-то хозяевам, повернули бы дело по-своему.

Назар хохотнул:

— Думаешь, волю тебе там дадут? Нет, брат! Нонеча тот и пан, у кого пустой карман. А хозяева настоящие не в чести…

Оба замолчали и поднялись с места, видя, что трактор идет по дороге к ним, на колхозную межу.

Трактором правил весь черный от машинного масла Елизар Кузовлев. Рядом бежал Савелка Боев, возбужденно крича что-то и размахивая руками. А сзади, сунув руки в карманы, неторопливо вышагивал длинноногий, как журавль, председатель колхоза Трубников.

— Здорово, единомученики! — замахал еще издали рваным картузом Савелка.

Заворачивая трактор с дороги на межу, Кузовлев тряхнул лобастой головой.

— Твоему Бурке помогать приехали, дядя Тимофей!

Он заехал на Тимофееву полосу, опустил плуги. Трактор натужно затрещал, весь окутался вонючим дымом и пошел вперед. Из-под плугов вырвались четыре широких пласта и легли вправо.

Мимо оторопевшего Тимофея со смехом пробежали бабы. Улыбаясь и покручивая тонкие усы, прошагал Трубников.

— Сто-ой! — испуганно закричал Тимофей.

Но за шумом трактора его никто не услышал. Тогда он побежал вперед, размахивая руками.

— Сто-ой!

Услышав крик, Кузовлев остановил трактор и оглянулся.

— Не дам портить землю! — кинулся к нему Тимофей — Поезжай долой с полосы. Здесь не место озоровать.

Улыбка сошла с лица Кузовлева.

— Мы же, дядя Тимофей, помочь хотели, — виновато заговорил он. — Никакого озорства тут нету.

— Не надо мне такой помощи!

Подошел Трубников, спокойно щуря рыжие глаза.

— Это почему же?

Тимофей ткнул сапогом в тяжелый сырой пласт.

— Не видишь разве: добрую почву вниз хороните. Пять годов теперь урожая ждать надо, пока этот ил хорошей землей будет.

— С умом делать надо… — захрипел сзади Назар, — Разве так шутют? Без хлеба людей оставите.

Трубников взял горсть земли сверху пласта и помял его в ладони. Слез с трактора и подошел Кузовлев, смущенно почесывая шею.

— Дядя Тимофей верно говорит, Андрей Иванович… Глубоковато пашем.

Трубников разжал кулак и стряхнул с ладони землю.

— Пусти помельче.

Пока Кузовлев устанавливал плуги и пробовал их, Тимофей, все еще сердясь, хмуро выговаривал председателю:

— Ты, Андрей Иванович, человек заводской, земли нашей не знаешь, а мы ее тут всю своим потом просолили. А коли не знаешь, так у нас спрашивай. Вот вы здесь вдоль ската пахать начали, это правильно: пусть лишняя вода по бороздам укатится, потому как место тут низкое и влаги земле хватит. А пошто на бугре вдоль склона пашете? Там поперек пахать надо, чтобы влагу удержать. На том бугре хлеб каждый год выгорал из-за малой влаги в земле. Пока там полосы единоличные были, нельзя было поперек пахать. А вам это разве препятствует?

Все время неодобрительно прислушиваясь к разговору, Савелка Боев презрительно сплюнул:

— Как хошь паши, это не влияет. Ежели заборонили, куда воде деться? Главное — назьму побольше.

Тимофей на Савелку не оглянулся даже.

— Ты его, Андрей Иванович, не слушай, хоть он и колхозник. Никогда у него хлеб путный не рос. А я по-доброму говорю. У меня сердце не выдерживает глядеть, как землю зря мучают.

Теребя рыжую бороденку, Савелка обиженно попенял Трубникову:

— Не дело это, когда единоличники начинают колхозников учить.

И уязвил Тимофея:

— Указывать-то ты мастер, да только со стороны. Из колхоза-то убежал небось!

Неожиданно для себя Тимофей ответил кротко:

— Будет время — приду.

— На готовенькое? — сердито оскалил зубы Савелка. — А как не примут?

— Примешь! — уверенно и строго ответил Тимофей. — Куда ты меня денешь?

— Вались на все четыре!

Дрогнувшим от обиды голосом Тимофей укорил Савелку:

— Ты хоть и партейный, Савел Иванович, а неправильно судишь. Советская власть середняка от себя не отталкивает, а ты меня прочь пихаешь…

— Так то середняка, а ты кто? У тебя вся психология зажиточная.

Тимофей выпрямился, огладил широкую русую бороду, в голубых глазах его полыхнул гнев.

— Я, Савел Иванович, сам до революции на Бесовых батрачил. Я хозяйство нажил своим горбом. Чужих не нанимал.

— Не нанимал, а небось приглядывал уж… — одиноко засмеялся Савелка, оглядываясь кругом и ища поддержки.

Возившийся вместе с Кузовлевым около плугов Трубников спросил:

— Глянь-ка, Тимофей Ильич, не мелко ли будет?

Смерив пальцем толщину пласта, Тимофей махнул рукой.

— В самый раз. Поезжайте с богом.

Идя рядом с председателем и Савелкой за трактором, тревожно думал: «Раз партейные против меня, не примут в колхоз!»

Но вдруг Трубников обогрел его доброй шуткой:

— Как в колхоз вступишь, мы тебя, Тимофей Ильич, главным агрономом поставим. Портфель дадим для важности. И очки. Будешь как профессор.

Вторым заходом трактор захватил остаток Тимофеевой полоски.

Остановились покурить.

— Ставь вешку! — потребовал Савелка. — А то не разберемся после, где твоя земля, где колхозная.