Родька

— Садись, садись! Тебе так удобно? — Папа усадил меня в кресло.

— Премного доволен. Дай я тебя облобызаю. Только почему так качаются стены? Нельзя их немного закрепить? Проявить, а потом закрепить!

— Сейчас. Сейчас все проявим.

С этими словами он ушел в ванную и долго было слышно, как там льется вода. «Купаться хочет! — догадался я. — А может, стирает».

Хватаясь за стены, кое-как я добрался до ванной. Скрестив руки на груди, папа стоял вполоборота ко мне и смотрел, как льется вода.

— Течет? — сказал я. — А вот интересно, почему от горячей воды иногда идет пар, а иногда нет?

— Это холодная вода.

— Да?

— Да!

— И что ты хочешь делать в ней? Ловить рыбу?

— Примерно. Хочу привести тебя в чувство. Надо же нам поговорить. Ну-ка, иди сюда, раздевайся! — И он вдруг схватил меня за руку.

— С ума сошел. Что ты делаешь? Этого нельзя! — заорал я. — Ведь я больной. Больной! У меня воспаление.

— Ах вот как! Воспаление? А я думал, что ты просто пьян. Ну-ка, иди сюда! Да иди же!

— Нельзя! Нельзя! — Я уперся в дверную раму ногами.

— Ах, нельзя? — Он на мгновение отпустил одну руку и двинул меня по зубам.

Все перед глазами расплылось, ушло в какие-то ржавые кровяные круги. Теряя остатки сил, я сполз по дверному косяку, пробормотал еще что-то и отключился начисто.

Не знаю, сколько он продержал меня в этой ледяной купели.

— Ну, как?! — вдруг услышал я, как сквозь сон.

— Хорошо, хорошо! Прекрасно! — Зубы у меня лязгали. Все тело свело. Вода доходила до подбородка, и, чтобы я не захлебнулся, он поддерживал меня за волосы.

— Отпусти! — Я потянул воду губами, прополоскал рот. — К-к-к-огда я умру… — сказал я. Дрожь колотила меня неимоверно. — Когда я умру, попрошу меня сжечь. Т-т-т-ам, в крематории, хорошо. Тепло. И попрошу развеять мой пепел над Индийским океаном!

— Так-то лучше. Теперь выходи.

— Ну нет! — Я оттолкнул его руку. — Ты меня сюда положил, ты меня и вынесешь. Вперед ногами.

— Как хочешь. Твое дело. — Он вышел в комнату к тут же вернулся с бутылкой. — Твое здоровье.

— И ты будь здоров, дорогой! Любимый. А я ухожу. Мы уходим оба. Но тебе легче. Ты холостой. А у меня… Совсем забыл сказать, у меня есть жена. Ее зовут Иванка. Попрошу позаботиться о ней. Иванка! — закричал я. — Ива-а-анка!..

И тут багровая огромная молния вспыхнула передо мной, и я медленно стал сползать в воду.

Бывают такие сны: вроде и понимаешь, что это все привиделось, а все равно ужас берет.

— Ты кто? Господи, страшная какая!

— Не узнаешь? А кого ты выиграл по трамвайному билету? По билету! По билету!

Какая-то жилистая, скрюченная старуха тащила меня за ноги по железнодорожной колее. Раз-раз, раз-раз — я стукался головой о шпалы. Надо будет их считать, подумал я, а то ведь потом спросят. И записывать надо. Где моя ручка?..

— Лежи! Лежи спокойно!

Какие-то лица… Папа… Стеша… А это кто? Умер я, что ли?

— …И все-таки я хотел бы записать. Вот видите, я все уколы записываю. Костя просил. — Это голос папы.

— Ну, если Костя. А кстати, как он там? Дайте-ка я сам запишу. Итак, первый укол мы сделали…

Вот оно что — мне сделали укол! Это хорошо. Теперь она не сможет меня так быстро тащить: вон я какой тяжелый… Только бы отскочить, отползти в сторону! Прямо на меня летел электровоз. С пронзительным скрипом в нем открылась дверца, выглянула старуха… Женщина… Девочка… Иванка!

— …Ну, вот и все! — сказал кто-то.

«Да, это все!» — подумал я.

Но электровоз на огромной скорости объехал меня, полетел дальше, превратился в точку и наконец растаял, исчез далеко в небе.

— Ну, вот и все! — сказал тот же голос. — Теперь до утра мы спокойны. До свидания.

Шаги. Скрип двери. Опять шаги. Кто-то сел рядом с моей кроватью.

— Ты… Ты кто?

— Успокойся. Это я. И постарайся уснуть. Ночь уже…

Как потом я узнал, была скорая. Потом еще одна скорая.

Вот ведь везет человеку! Сто шансов против одного. А я вылез, выкарабкался!.. Что-то, осложненное чем-то. Хотели в больницу немедленно. Но папа меня не отдал. Он все сделает сам. Болеть надо дома. Вот чудак! А если бы я загнулся?

Потом, опять же по его настоянию, в суете мне вкатили антибиотик. А у меня вдруг — непереносимость…

Отчетливо, до мелочей, помню свое… пробуждение. Сначала, еще во сне, чувствую запах хорошего одеколона. Кто это благоухает совсем рядом? С трудом открываю глаза.

Папа… Книга в руках, очки…

А почему такое солнце за окном? И почему я не на работе?

Ах да, наверное, воскресенье. Или суббота… Ну и надрался же я вчера! А что это за пузырьки передо мной на тумбочке? И шприц лежит.

— Папа… — тихо позвал я.

— А? — Он резко поднял голову. — Ты?.. Ты?! — И книга выпала у него из рук.

…Оказалось, что унырнул я из жизни почти на месяц. Один диагноз, другой. Со временем они и вовсе уже не знали, от чего меня лечить. Папа позвонил Косте. Потом еще. Со второго раза он, видно, все-таки понял, что к чему, и в один день по телефону поставил на ноги буквально пол-Москвы. Медики зачастили ко мне.

— А профессора были? — Я попытался улыбнуться.

— Были. — Папа тоже попытался.

— А академики?

— Ты ешь, ешь…

Я через силу попил из чашки бульону и заснул. Проснулся уже ночью.