Родька

— Все нормально. — Папа сходил к лотку, купил еще по пломбиру. — Я был там, у тебя. Очень симпатично поговорили мы с Федором Степановичем. Пока что у тебя больничный лист. Потом остаток очередного отпуска. А у меня вообще отпуск за два года. Еще и махнуть куда-нибудь можем.

— Например? К Косте?

— Ну уж нет, — сказал папа. — Это ты меня уволь. — Он вдруг помрачнел. — Грустное дело — возвращаться в брошенные места. Да и глупо. Вот ты когда-то сказал, что я сел в поезд, идущий не в ту сторону. Все верно. Но понимать — это одно, а соскочить на ходу — совсем другое. Страшно. И чем дальше — тем страшней. А, ладно, думаешь, — доеду куда-нибудь. Земля-то круглая. Тебе смешно?

— Очень. Ты же видишь, я прямо зашелся от хохота. Слушай, а может, все-таки махнем к Косте? На денек-другой. Представляешь — ни звонка, ни телеграммы. Он вдруг выходит из своей квартиры, а тут мы…

— Ты, наверное, чего-то не понял. — Папа встал со скамейки. — Я пытаюсь объяснить тебе по-другому. Как ты можешь догадаться, мне не очень легко. Бросить-то я бросил, но никакого самодвижения пока нет. Так, сам у себя на буксире иду. И тут достаточно одного толчка… Для меня сейчас Благовещенск — самое страшное. Хочешь поехать — езжай сам. Посмотри, подумай. У тебя еще все может быть. А для меня теперь есть только один путь: куда навострил лыжи, туда я двигай. Все надо строить здесь. И никакой ностальгии, никаких погружений в былые дни. Понимаешь, о чем я говорю?

— Да. Но есть ведь былые дни, которые не имеют к тебе прямого отношения. Честно говоря, я не могу без каких-то вещей. Вот, скажем, Жора Пигулевский — помнишь, я тебе про него говорил?

— Это можно, — папа улыбнулся, — теперь можно. Я мало к кому в жизни испытывал сильную неприязнь. Но есть несколько человек… Одно время Жора стоял на первом месте.

— А Стас?

— Тоже было дело. И тоже прошло. Прости, но раз уж мы вернулись к нему… На год, на полтора, больше не понадобится. Как ты думаешь, на какую сумму мы можем рассчитывать реально?

— А сколько надо?

— Много. По крайней мере, тысячи полторы. Не даст?

— Даст. Считай, что они уже у тебя в кармане. Вернее, у Кости в кармане.

Но у меня ничего не вышло.

В тот день, впервые за долгое время, папа поехал играть в преферанс. Очень захотелось.

— Позвони мне по этому телефону, — сказал он.

— Зачем? Все будет в порядке.

— Ну вот, когда будет, тогда и позвони.

Не могу сказать, что мне было так уж тяжело идти к Стасу. Но и радости особой это не доставляло. Не по-людски как-то. Он приехал, а меня нет. Хоть бы я записку ему какую-нибудь оставил. «Здравствуй, — скажу я. — Дай мне полторы тысячи». А может, даже без «здравствуй». «Привет, — скажет он, — а ты что, не живешь теперь здесь? Надоело?» — «Надоело. Женился я…»

Ах, Стас! Столько всего произошло. Даже не знаю как мы теперь с ним встретимся.

Но где же он? Я долго звонил в дверь. Мимо шла соседка.

— Чего трезвонишь? — сказала она. — Уехал он опять. Куда? А откуда мне знать! Он нам не докладывает.

— Спасибо.

Я открыл дверь своим ключом.

Судя по всему, Стас действительно умотал куда-то. И надолго. Окна в квартире — наглухо, чтобы обивка не выгорала. Все общие краны перекрыты, электричество вырублено с распределительного щитка. Все как в тот день, когда мы приехали сюда с Иванкой.

Я расшторил окно в большой комнате. Прямо посредине на полу два обшнурованных чемодана. Даже не распакованы…

Я зачем-то подвигал один, другой. Нехорошо… Надо звонить папе.

— Алло! — сказал я, когда его подозвали к телефону. — Тут одна маленькая накладка. Только ты не расстраивайся.

— Что, не приехал?

— Хуже. Опять уехал куда-то.

Папа вдруг рассмеялся.

— У тебя такой голос, — сказал он, — как будто началась война. Ну, уехал. Ну и что?

— А ты, я гляжу, веселый. Карта пошла?

— Бери выше. И карты нет, и проигрываю по мелочам. А настроение хорошее. Просто так, без всякой видимой причины. Короче говоря, на какой-то срок я тут договорился. Только, с твоего позволения, я возьму не полторы, а две. А ты что там делаешь? Хочешь, приходи сюда… Ну ладно. Тогда ступай домой. Я тоже скоро приду. Все. Отбой. Встреча у калитки. Ты знаешь романс про отварную калитку? Ну как же: «Отвари поскорее калитку…»

Я поймал себя на том, что мне хочется понюхать трубку. Беспричинное веселье? Как бы не так! Неужели он опять врезал?..

Но папа был трезв, как стеклышко.

— Знаешь, — сказал он, когда мы встретились, — есть мысли, которые я не усваиваю с первого раза. Старость, Склероз. Давай-ка повторим. Как это ты там излагал? Ни звонка, ни телеграммы… Костя выходит из своего парадного, а тут — кто?..

— А тут мы.

— Богатая мысль! — сказал папа.

— И простая?

— Да, и простая. Как это я сразу не оценил? Наверное, был нездоров. Температура, а? Ты не заметил?

Мне опять почудилось что-то нехорошее.

— Тогда не заметил, — сказал я, — а сейчас вроде бы есть. По-моему, у тебя плюс сорок градусов.

— Аберрация зрения. Глубокая ошибка, — сказал папа. — Во. — И он демонстративно дохнул мне в лицо. — Но дело не в этом. Я вдруг вспомнил, с каких пор считаю Костю романтиком. Это очень важно. Хочешь послушать?

— Давай.