Родька

— Нет, нет. — Из-за шума моторов летчику приходилось кричать. — Моя жена занимается кибернетикой. Представляете? Пишет кандидатскую диссертацию.

— А вы что-нибудь понимаете в ее работе?

— Боже сохрани! — радостно закричал летчик. Позади нас было свободное кресло, и он пересел. — Я взял одну ее книжку. Представляете? Китайская грамота. Буквально китайская грамота. Иногда мне кажется, что она и сама ничего не понимает, а только делает вид.

— Это бывает, — сказал папа. — Одна моя приятельница когда-то, еще в тридцатые годы, занималась педологией. Я был уверен, что это лженаука, а она на этом основании считала меня недостойным ее руки.

Летчик с трудом дослушал папину фразу и опять заговорил про свою жену и про какого-то Володю Пономарева, который с ней занимается.

— Представляете, я не имею над ней власти. А он имеет. Он может сказать: «Не ходи причесываться», и она не пойдет. Представляете? Это меня очень убеждает. Если женщина из-за каких-то занятий способна пропустить очередь в парикмахерской, значит, это серьезно. Ага! Вот и Хабаровск! Ну, я пойду. Мне пора.

— Спасибо за компанию, — сказал папа.

К Хабаровску мы подлетели поздно вечером, и я видел его только сверху. Очень большой город. И красиво. Папе тоже понравился.

— Смотри, сколько огней. Фейерверк. Иллюминация. А в Москве больше? — спросил я.

— Посмотришь. Кстати, ты голодный?

— Частично.

— Придется запастись бутербродами. Поужинать не успеем. По расписанию вылет через двадцать минут.

Но нам повезло. Когда мы вошли в аэровокзал, по радио как раз объявляли, что наш рейс задерживается почти на два часа. И мы отлично поужинали в ресторане.

Мы поселились в гостинице «Турист», возле ВДНХ. Сначала нам сказали, что мест нет, а потом велели подождать и утром дали хороший двухместный номер.

Пять дней с утра до вечера мы бегали по Москве высунув языки. В голове у меня все смешалось, я уставал ужасно. А папе хоть бы что. Он как-то даже помолодел. И походка у него стала другая — легкая, беззаботная.

— Вот для меня отдых, — говорил он. — Лучше всяких курортов. Кстати, ты знаешь, что сегодня у меня день рождения?

— Разве?

— Не прикидывайся, не прикидывайся. Надеюсь, ты купишь мне подарок? Мне сейчас нужно в министерство сходить. А ты не теряй времени зря. До четырех часов у тебя полная свобода.

— Что я должен делать?

— Что хочешь.

И вот я брожу по Москве. У меня три рубля, полно мелочи да еще и делая десятка — это папа подложил мне незаметно, чтобы я нашел ее и купил подарок.

Подарок я уже придумал. Папа любит пить крепкий чай, который он заваривает прямо в большой чашке, а потом из нее пьет.

Можно здорово сэкономить. За мелочь я пообедаю пирожками. На три рубля куплю красивую чашку и в «Детском мире» сделаю на ней надпись, а папину десятку положу в чашку и так отдам.

Хорошо бы, конечно, найти голубую чашку, как у Гайдара. Папе очень нравится этот рассказ. Но голубые чашки почему-то самые некрасивые.

Еще совсем рано, магазины только что открылись, и в том отделе, где продается чайная посуда, я единственный покупатель. Все три продавщицы и даже кассирша стараются мне угодить.

— А вот смотри, какие цветочки. Это же чудо. А? Не пойдет?

Они надо мной немного подсмеиваются, но мне это даже нравится.

— Наверное, твой папа художник, — говорит кассирша, — художникам никогда не угодишь. А сколько ему лет, твоему папе?

Напрасно, конечно, я объяснял им, зачем мне нужна чашка, но теперь уже ничего не поделаешь.

— Ему ровно пятьдесят лет. Круглая цифра. А то бы я, может, так и не старался.

— Да, — говорит высокая красивая блондинка, немного похожая на Сашу, — юбилейная дата, тут нужно что-нибудь особенное. У тебя сколько денег?

— Хватит.

— Ну тогда подожди.

Она уходит куда-то за перегородку и возвращается как раз с тем, что мне нужно. Это огромная темно-синяя, почти черная чашка с большим оранжевым цветком и такое же огромное блюдце.

— Ну как?

— Здорово. Прямо очень, очень здорово!

— Смешной какой мальчишка, — говорит блондинка, постукивая карандашом внутри чашки, — два рубля восемьдесят копеек. Что, дорого?

— Нет, ничего. Я иду в кассу.

— Уверена, что ты не москвич, — говорит кассирша, подавая мне чек и сдачу.

— Почему? Я плохо одет?

— Нет. Просто московские мальчишки никогда так не разговаривают.

Постепенно в магазин набивается народу, и продавщицы становятся совсем другими. Мне хочется еще раз поблагодарить блондинку, но ей уже не до меня.

Я подаю ей чек. И она говорит деревянным голосом, не глядя на меня:

— На выдачу вон туда.

— Спасибо.

Никакого ответа. Она уже совсем не похожа на Сашу.

Как ловко, как красиво работает этот человек! В большом магазине маленькая кабинка, вроде будки телефона-автомата. Немолодой уже мужчина, чисто выбритый и гладко, аккуратно причесанный, сидит в этой своей будке и красивым почерком выводит на чьей-то цветочной вазе: «Дорогой бабушке в день ее…»

— Ну, ты уже надумал?

— Надумал. Но у меня хватает денег только на три слова.

— День рождения?

— Угу!

— Ваза?

— Чашка.

Человек с минуту думает, колеблется, а потом говорит:

— Напиши на бумажке и положи внутрь. Это тоже приятно.

— У меня нету ручки.