Родька

Человек дает мне ручку и маленький листок.

— Только ты не стой здесь. Ты ж меня заслоняешь. Я написал хорошо. Я написал так:

Пришла весна. Ура, ура!
Сегодня лучше, чем вчера.
И эта чашка, эта бочка —
Как распустившаяся почка.

Немного нескладно, конечно, и нет про первое апреля, но папа будет доволен.

Интересно бы знать, который час. Мне неудобно было спрашивать у прохожих, и я пошел к «Центральному телеграфу», чтобы посмотреть на электрические часы.

Было только пять минут первого. Здорово рано. Можно что-нибудь придумать. Например, можно доехать на метро до станции Таганской, найти там Товарищеский переулок и посмотреть на дом, в котором живет Костя. А может быть, он уже вернулся из командировки? Мало ли что!

Мне вдруг очень захотелось его увидеть, и я быстро сбежал по ступенькам и пошел в метро.

Уже под землей, в том переходе через улицу Горького, который ведет в разные стороны и в метро тоже, я купил два пирожка с мясом, один из которых оказался с повидлом.

Хорошо, что я начал не с него. У меня вышло два блюда. Второе и третье.

«Везет же человеку», — подумал я. Настроение у меня стало совсем хорошее, А когда уже у входа в метро я попробовал попить газированную воду из автомата и у меня получилось, — это было как подарок. Совсем нипочему, просто так я вдруг почувствовал себя старым московским жителем, который все знает, ничему не удивляется и ничего не боится.

Подумаешь, проблема — эскалатор! Раньше мне все казалось, что в самом низу, где сходят, эта черная быстро бегущая лестница может захватить мой ботинок, и я сильно прыгал. А теперь совсем другое дело. Спокойно, как все, я съехал по эскалатору и ни разу даже не посмотрел под ноги.

Мне очень поправились Таганская площадь и все улицы и переулки, которые возле нее.

Здесь тоже людно, много машин, много шума. Но в домах и в деревьях, в том, как одеты прохожие, и в том, как они ходят, есть что-то знакомое, спокойное, почти благовещенское.

Без труда, раза два только спросив дорогу, я нашел Товарищеский переулок и тот дом, номер которого Костя указал в обратном адресе. Недалеко от дома была булочная. Вот сюда, наверное, они ходят за хлебом.

В булочной пахло свежим, горячим хлебом.

— Вы крайний в кассу?

— Нет, я просто так.

— Ишь ты! Так! Знаем мы вас, шантрапа проклятая.

Сердитая большая старуха в синей железнодорожной шинели сильно толкнула меня локтем и переложила в другую руку свою розовую пластмассовую корзину.

Наверное, она подумала, что я жулик.

От запаха хлеба мне опять захотелось есть.

Я отошел к большому чуть запотевшему окну и вдруг увидел папу.

Он стоял на противоположной стороне улицы, совсем недалеко от Костиного дома, и делал вид, что читает газету.

Он стоял долго, минут, наверное, сорок. А потом посмотрел на часы, положил газету в карман и быстро зашагал в сторону метро.

Хотя я его сразу узнал, и шапку его, и пальто, но когда он уходил, то со спины мне показалось, что это кто-то другой. Неужели он такой старый? Неужели он так горбится?

Рядом со мной стоял какой-то мальчик и ел булку. На руке у него были часы. Я посмотрел. Было уже около трех.

Когда я пришел в гостиницу, папа сидел а номере и брился, сидя перед зеркалом, которое высоко и неудобно висело на стене.

— Обедал?

— Не очень.

— Сейчас пойдем поедим. Ну как насчет подарка?

— Нормально. Только я не знаю, может, тебе не понравится. Сейчас отдать?

— Ты истратил все деньги?

— Конечно.

— А что ты купил?

— Пневматическую мясорубку. Знаешь, как удобно. Раз, два — и уже котлеты.

— Нет, серьезно.

— Это секрет.

— Деньги у нас летят, как птицы.

— Не хватит на обратную дорогу.

— Хватит. Сегодня пойдем в оперный театр. Советую тебе почистить ботинки.

— А чем?

— Там, в коридоре, сидит чистильщик. Возьми пятнадцать копеек и ступай.

Настроение у папы было неважное.

Я незаметно положил пакет с чашкой и блюдцем под свою подушку и пошел чистить ботинки.

Чистильщик, молодой еще, очень черноволосый мужчина, глянул на мои ботинки и сказал:

— Новые покупать надо.

— Это не так просто.

— Почему?

— У меня ноги особые. По семь пальцев.

— Врешь! — Чистильщик посмотрел на меня с недоверием и улыбнулся.

Я тоже улыбнулся. Было в нем все-таки что-то приятное.

— Ну-ка покажи, — папа внимательно оглядел мои ботинки. — Великолепно! Высокий класс! Фли-ибустьеры и авантюри-исты…

Чисто выбритый папа преобразился. От плохого настроения не осталось и следа. «Бригантину» он поет только в лучшие свои минуты.

— Да, — сказал он, — я знал одного человека, который вообразил себя поэтом. Ты знаешь, это было очень смешно.

Я посмотрел на свою кровать. Конечно же, папа лазил под подушку.

— Это еще что! — сказал я. — А вот я знал одного человека, который имел странную привычку по нескольку часов стоять на улице и делать вид, что он читает газету. Там, в чашке, было десять рублей. Ты взял?

— Да! Я их национализировал. Терпеть не могу шпионов. И если я тебя приглашаю в ресторан, то только в целях экономии. Давать бал дома всегда дороже.