— Таи себе. — Саша ест без всякого аппетита, в основном ради компании. — Думаю, что мне не удастся ее напечатать. Много философии. Слишком много. Это ваше влияние — имейте в виду.
— А зачем вам быть кандидатом? Рано еще. Деньги портят человека. Вот вам типичный пример. С тех пор как мой сын стал заколачивать по шестьдесят копеек в день, он стал совсем другим человеком. Кстати, вы обещали научить его танцевать.
— По части танцев я не большой специалист. Танцую я неважно.
— Старомодно?
— Вот именно. А откуда вы знаете?
— Костя нам объяснил. — Папа долго молчал. — Это, кажется, единственное, что он счел нужным объяснить. Поразительная натура.
Странный папа человек. Зачем ему нужно говорить про Костю? Больше всего я боялся, что Саша сейчас замкнется. Но у нее даже ни один мускул не дрогнул в лице.
— Не думаю, — сказала она, — просто вы не знаете жизни. Как раз таких сейчас много. Во всяком случае, больше, чем нам хочется.
— Не слишком ли смело? — сказал папа. — Откуда вы можете знать, чего мне хочется? Вот здесь за столом сидят представители трех поколений…
— Бред, бред, — сказала Саша. — Нет деления на поколения, как говорится у поэта. Я принадлежу к вашему поколению, а вы к моему. И Родька тоже. Говоря умным языком, он ваш сын только де-юре.
— А де-факто?
— А де-факто он давным-давно уже ваш приятель. А вы это знаете не хуже меня.
— Безобразие, — сказал папа, — нет в доме порядка! Я так не могу. Я отказываюсь… Нет, вы только полюбуйтесь. Приходит какая-то вздорная девчонка и мутит воду. Думаете, если вы кандидат наук…
— Еще нет.
— Будете, будете, знаю я вас, настырных! Кстати, вы великолепно выглядите. Что-то не очень похоже, чтобы вы сильно перерабатывали. Не вижу научной изможденности на вашем лице.
— Вот это верно, — сказала Саша. — К сожалению, у меня глубоко порочный взгляд на вещи. Я, конечно, хочу быть кандидатом, но не ценой синих мешков под глазами. Лучше все-таки быть молодым, цветущим некандидатом, чем наоборот. А я правда хорошо выгляжу?
— Не то слово. Великолепно.
— Так я вам и поверила. Вы просто старый прожженный комплиментщик. Вот пускай Родька скажет, тогда я поверю.
— Родя, скажи ей.
Папа толкнул меня под столом ногой. Это было уже лишнее.
— Выложу вам всю правду, — сказал я. — У меня нет слов, чтобы правильно описать, как вы выглядите. Но если бы одна из моих знакомых выглядела хоть бы наполовину так, как вы, я бы тут же пошел к ней и женился бы. Даже два раза подряд. И оба раза с удовольствием.
— Гм, — сказал папа, — хорошо излагает. Но причем тут женитьба, сопляк? И что это за манера пошла? Что это за примерочные браки? Возьмите вы наши времена…
— Не надо кипятиться, — сказала Саша. — Печень не любит излишнего энтузиазма. Давайте перейдем в тихую тональность. Не возражаете?
— Обожаю, когда обо мне заботятся, — сказал папа, — так бы и болел, так бы и хворал. Идите к Родьке, а я лягу. Глупо все-таки иметь печень. Человек — несовершенное существо. Полуфабрикат. Заготовка.
— Ну что ж, пойдем к тебе, — сказала Саша и толкнула дверь Костиной комнаты.
— Не сюда.
— А куда?
— Все туда же. На кухню.
— А там у вас что? Музей? Заповедник?
— Хуже, — сказал папа, — там склеп. Можно сказать, могила моих отцовских упований.
— А где ключ от этой могилы?
— У меня.
— А почему бы не вручить его Родьке?
— Не знаю. По-моему, он не хочет.
— По-моему, ты не хочешь.
— Чепуха, — сказал папа. — Взял бы да и попросил.
— А ты бы взял да и предложил.
— Ну ладно, — сказала Саша, — давайте сюда ключ. Там, наверное, пыли на вершок. Родька, где у вас тряпка, ведро? Ты мне поможешь?
— Конечно.
Как просто, как хорошо, когда нет никаких недоразумений!
Наконец-то я живу по формуле бородатого пивовара. Каждое утро мне хочется идти на завод, и каждый вечер меня тянет домой.
Самое интересное, что, судя по Костиному письму, которое мы недавно получили, он живет точно так же. Работа ему нравится. Большие успехи. Он даже прислал вырезку из какой-то газеты, где подробно описывается его последняя операция. Дома тоже хорошо. Сейчас они обставляют новую квартиру, и наши деньги пришлись очень кстати.
Интересно бы знать, что такое красное дерево. Наверное, это какая-то такая мебель, без которой в Москве не проживешь. Вернее, не то, что не проживешь, а очень нужно. Иначе зачем бы он платил за один шкаф двести пятьдесят рублей.
Я бы, точно, не заплатил. Мне всегда жалко тратить деньги не на еду. Если бы моя воля, я бы всегда покупал все самое дешевое.
У нас плохие старые стулья. Папа хочет купить новые, и даже одно кресло. Кресло еще куда ни шло, но вместо стульев я бы купил табуретки.
— Чепуха, — говорит папа, — в доме должен быть уют, а не казарма. Или мы, по-твоему, хуже Кости? Он может выбрасывать на ветер по триста рублей, а мы не можем? Подумаешь, капиталист! Широкая натура! Погоди, вот выздоровлю немного, возьму домой работу… Ты будешь мне помогать?
— Если сумею.
— Сумеешь. Будешь делать чертежи. Я тебя научу. У тебя как? Ты что-нибудь заработаешь в этом месяце?
— Не знаю. Рублей сорок. Я нее не с первого числа…