Родька

— Ну и что, что со мной? У меня знаешь какой рост — метр семьдесят два. Меня даже в баскетбольную команду агитировали. Если бы твоя Валя была с меня ростом, то это была бы уже не девушка, а дылда.

— Ну хорошо, а вот возьми ты…

Этот бесконечный разговор мы ведем изо дня в день, и он нам не надоедает.

— Хотел бы я увидеть эту Валю.

— А приходи завтра в парк на танцы.

— У меня отец болеет, я не могу.

— Так ты что, может, и к Кирюхе с нами не пойдешь?

У нас твердо уговорено, что в день получки мы обязательно идем в гости к мастеру. Касьяныч уже в курсе, и ему страшно нравится, что мы все оценили его помощь.

— Почем с носа берете? Я тоже дам. Мне даром не надо.

С «носа» мы решили брать по пятерке, но на Касьяныча это не распространяется.

Я думал, что он будет ломаться, но он сразу же согласился и спрятал свою пятерку.

— Ну ладно. Я сала принесу, огурчиков. У меня свое, не купленное.

Мне тоже не хочется отдавать пятерку. Если я отдам, от получки ничего не останется. Все-таки пятьдесят девять рублей это совсем не то, что шестьдесят четыре.

— Одолжи мне пятерку, — говорю я Шуре, — на несколько дней. Мне нужно.

— Мне тоже нужно, — говорит Шура. — Я завтра пойду костюм покупать.

— Ну тогда я не пойду в гости.

— Почему?

— Так.

Подходит Кирюха.

— Вот, — говорит Шура, — заелся малый. Пятерку ему жаль. В чулок складывает.

Кирюха невысокого роста. Он на голову ниже меня, не говоря уже о Шуре.

— Как же так? — говорит он растерянно, — договаривались, договаривались. Жена уже кое-что приготовила… — Он страшно огорчен. — А почему ты не хочешь?

— Я хочу. Только мне нужно пять рублей взаймы. На несколько дней. Мне очень нужно.

— Так бы сразу и сказал. — Кирюха очень доволен. — Я тебе одолжу! Хоть на десять дней. Хоть на пятнадцать.

Вместе с Шурой мы идем домой.

— Подумаешь, капиталист, — говорит Шура, — богач какой!

Я молчу.

— Ты пойми, — говорит Шура, — я бы, конечно, дал тебе. Но я не могу. Мне деньги взаймы давать — нож острый. Я и сам ни у кого не беру. Думаешь, я жадный? Нисколько. Слушай, Родька, ты сердишься, да? Зря это. Ты не сердись, не надо. Слышишь?

— А я и не сержусь уже.

— Нет, правда?

— Вот чудак. Конечно, правда. Мне очень нравится с тобой работать.

— И мне нравится. Будем с тобой дружить. А что? Только ты никогда у меня денег не проси. Ладно?

— Конечно, не буду. Вот чудак. Я ж понимаю!

Но на самом деле я ничего не понимаю. Действительно, если ты не жадный и хорошо ко мне относишься, дай взаймы, и весь разговор.

А вот интересно, если бы мне действительно нужно было, дал бы он или не дал? Наверное, дал бы. Только просить нужно иначе. То есть просить можно и так же, теми же словами, но так, чтобы он почувствовал, что мне действительно нужно.

Папа лежит. Лицо у него зеленое, но в глазах какой-то загадочный блеск. Он что-то знает.

— У меня событие, — говорю я.

— Ну?

— Хочешь, скажу стихами? «Я пришел к тебе с получкой рассказать, что солнце встало».

— У меня тоже событие, — говорит папа, — но это потом. Сколько тебе дали? Сорок?

— Больше.

— Да, следовало бы сообразить. Уж раз ты цитируешь классиков… Сорок пять?

— Еще больше.

— Ого! Неужели пятьдесят?

— Еще больше.

— Ну ладно, — говорит папа, — выкладывай, не томи душу. Все равно я не угадаю. Шестьдесят, да?

— Все-таки ты меня недооцениваешь.

Я выкладываю на папин столик зеленую большую бумажку — пятьдесят рублей, потом красную новенькую десятку, потом трешку, рубль и наконец мелочь, которую я даже не считал.

Интересно, он делает вид или в самом деле доволен?

Кажется, в самом деле.

— Ну и времена, — говорит он, — мальчишка, сопляк, явно выраженные гуманитарные склонности… Разбазаривание средств, и ничего больше.

Он берет тот самый листок, где записаны наши долги и доходы, исправляет цифру сорок на пятьдесят.

— Десятку возьми себе на мелкие расходы.

— У меня нет мелких расходов.

— Ничего, заведутся. Четыре рубля с копейками я беру себе на бильярд. Можешь рассматривать это как взятку. Флибустьеры и авантюристы…

— А что у тебя за событие?

— Чепуха. Это я пошутил. Просто письмо. От старого приятеля. Никогда бы раньше я не назвал его приятелем. Все-таки время — великая вещь. А? Как ты считаешь?

— Пока никак. Ты покажи сначала письмо, и потом уже спрашивай.

— Письмо тебе ничего не объяснит. Вон там на столе, почитай, если хочешь.

Письмо от приятеля было напечатано на машинке.