Родька

После Хабаровска, после Москвы я хорошо понимаю, что Благовещенск вовсе не город, а городок. Здесь, конечно, по-настоящему городская только улица Ленина. Строят, строят… Уже очень много новых четырехэтажных домов, но деревянных, маленьких все-таки больше. Интересно, что здесь будет через сто лет?

Наверное, на Зее построят большую плотину. С электростанцией. А может быть, и несколько плотин. Шура говорит, что главное — найти ископаемые. Если, скажем, найдут где-нибудь недалеко много железа, то электростанцию построят в два счета. А так нет смысла. Некуда расходовать электроэнергию.

Интересно, если бы Благовещенск был, скажем, такой как Хабаровск, уехал бы Костя в Москву или нет?

Папа считает, что уехал бы.

Летом в Благовещенске очень красиво. Особенно красиво вечером. Хотя улицы не очень хорошо освещены и многие, как всегда, разрыты и перекопаны, ходить по ним приятно.

На улице Ленина — толпа. Много ребят, много девушек. А чуть отойдешь — тихо, пустынно. Когда я хожу по пустым улицам, мне почему-то не так тоскливо.

Ночь.

У меня нет часов, но я и так хорошо понимаю, что уже ночь. Пора идти домой. Если бы не голод, можно было бы еще побродить. Хорошо возвратиться домой, когда папа спит. А может быть, его нет дома? Нет, нет, он дома. Я чувствую.

Папа вдруг здорово заболел. Давно уже у него не болела печень. А тут вдруг острый приступ. Да еще и высокое давление. Ему надо лежать и нельзя волноваться.

Я хотел не пойти на работу.

Папа поморщился.

— Не имеет смысла. Не настолько я болен, чтобы нужна была сиделка. Иди, иди. Только не задерживайся, приходи поскорей, а то мне скучно.

Он улыбнулся.

Всякие есть улыбки. Особенно у папы. Иногда он улыбается просто так.

Но на этот раз в его лице мне почудилось что-то особенное. Откуда-то вдруг возникло такое ощущение, как будто мы оба вернулись в то далекое время, когда Костя еще был дома и не собирался оперировать Якова Борисовича.

— Здорово тебя скрутило.

— Первый сорт.

— Хочешь, скажу стихами?

— Ну-ка.

— Мои бедный фатер попал во флаттер.

— Флаттер? Что-то знакомое.

— Флаттер — это когда самолет дрожит и трясется в момент преодоления звукового барьера.

— Да, — сказал папа, — кажется, на человека это тоже распространяется. Трудно преодолевать барьер. Ты не пробовал?

— Я не знаю.

— Ну ладно, иди, а то опоздаешь. Бригада — ух, каждый за двух.

— Знаешь, я могу отпроситься. Мастер хорошо ко мне относится. Он поймет.

— Отпроситься? Все-таки ты молодец, — сказал папа, — я люблю, когда люди серьезно относятся к работе. И тебя я люблю. Очень. Мне бы хотелось с тобой помириться, но я не знаю как. Хочешь, я попрошу у тебя прощения?

— Да ну тебя, в самом деле.

Я чуть не заплакал.

— Так ты не задерживайся.

— Не задержусь.

Когда я пришел с работы, дверь мне открыла… Саша.

Я страшно обрадовался.

Она поцеловала меня в лоб.

— Саша! Дайте я на вас посмотрю.

— Иди сначала помойся, — сказал папа. — От Кости письмо. Там, на столе. Ужинать хочешь? Мы тебя ждали.

Чисто выбритый, в своем сером костюме папа сидит за столом.

— Ты уже здоров?

— Как никогда.

— А почему ты желтый?

— Фу, фу! — сказал папа. — Что за дурацкая манера? Человеку всегда надо говорить, что он хорошо выглядит.

— А как же правда?

— Плевал я на правду. Правду мне и зеркало скажет. Мойся скорей, мы ждем.

Весь этот разговор происходит через дверь ванной.

Все-таки большое дело ванна. Особенно в сочетании с кипятильником. Три минуты греется вода, три минуты я мою лицо, руки, шею и вымываюсь дочиста. Тоже опыт, тоже навыки. Первые дни я тратил на мытье по полчаса, а то и больше, и все равно ходил грязный.

— Ну-ка покажись.

Саша осматривает меня, как врач пациента.

— Слов нет. Что называется — вымахал! Наверное, тут без химии не обошлось. Сознайтесь честно, вы его кормили биостимуляторами?

— Хуже, — говорит папа, — я его возил в Москву. На свою голову. На свою бедную старую голову.

Мы садимся за стол. Саша хлопочет Очевидно, это она купила и пожарила котлеты. Котлеты очень вкусные. Как всякая домохозяйка, не могу не спросить, в чем дело.

— Очень просто, — говорит Саша, — коллективный рецепт. Совместное творчество. Евгений Эдуардович сказал, что глава семьи любит, когда побольше масла. Вот я и постаралась. Частично бросила на сковородку, а остальное вставила…

— Втолкнула… — Я пытаюсь прийти ей на помощь.

— Вшпиговала… — Папа тоже не отстает.

— Вот именно, вкрапила в котлеты. — Саша игнорирует наши подсказки.

— Очень вкусно, — говорю я.

— Удивительно вкусно, — соглашается папа. Он ест манную кашу. Котлеты ему нельзя.

И вообще вряд ли ему можно ходить. Лицо у него нездоровое. Движения угловатые и не очень уверенные.

— Ты хорошо выглядишь, — говорю я.

— Да, да, — подхватывает Саша, — вид у вас абсолютно цветущий. Эдакая здоровая желтизна с прозеленью. Прямо позавидуешь. А как ваш конкурс? Уже кончился?

— Давно.

— И что?

— Мы с Родькой остались за флагом. Хорошо еще, что на нас не было больших ставок. А как ваша докторская?

— Кандидатская.

— Ну все равно, как?