Родька

— Вы зачем это стояли под дверью? А? — Он держал ее за руку.

Худая, маленькая по сравнению с папой, соседка смотрела на него снизу вверх и поводила плечами.

— Да что ж это вы так? Я слышу — крик. Крик у вас был какой-то…

— Крик? А вы посмотрите! Вы видите, что вы сделали с человеком? Под суд! В тюрьму! Я этого так не оставлю. Садитесь! — Папа кричал так громко, что даже я испугался. — Вот вам перо, бумага. Вот! Садитесь и пишите письмо.

— Какое письмо? Куда письмо?

— Туда же, куда вы написали первое. Ну?

— Я напишу, — сказала соседка. — Вот крест святой напишу. Только дома. Я же не знала…

— Ладно. Идите, — сказал папа. — Только имейте в виду. Я проверю. Через милицию.

Саша долго еще не могла успокоиться. А папа отошел почти сразу.

— Ну ладно, ладно. Хватит уже. Хорошего понемножку.

— Вы извините, — сказала Саша, — я пойду домой.

— Никуда вы не пойдете, — сказал папа. — Ступайте примите душ. Холодный.

— Да, пожалуй…

Пряча заплаканное лицо, Саша пошла в ванную и долго не выходила.

— Ну как у тебя дела? — сказал папа.

— Ничего, нормально.

— Был у меня ваш мастер. Неглупый, способный парень. Но объяснить ему ничего невозможно. Кричит, кричит! А чего кричит?

— Он велел передать, что простой пойдет из твоего кармана.

— Передай ему от меня фигу, — сказал папа. — Ишь ты, нашли себе карман. Поболеть нельзя. Вот времена наступили!

— Значит, ты все-таки виноват?

— Косвенно, только косвенно. Ну как, помогло?

Вышла Саша.

— Да, спасибо. Я пойду, вы извините.

— А может быть, чаю выпьем?

— Нет, нет. До свидания.

Она взяла с дивана авоську с диссертацией и ушла.

— Н-да! — сказал папа. — Не очень мы с тобой на высоте. Но что делать в таких случаях, ума не приложу.

И вдруг раздался звонок.

Мы с папой оба вышли в коридор.

Это была Саша.

— Вы извините, — сказала она, не входя. — Вы не думайте, я все понимаю. Просто истерика. В общем, я беру все свои слова обратно.

— Так, через порог? — сказал папа. — Зайдите.

— Нет, нет! Я сейчас домой… Я, кажется, все поняла. Ну что ж, так даже лучше. До свидания.

— О чем это она? — спросил я, когда Саша ушла.

— Не знаю… — Папа пожал плечами. — По-моему, она к нам больше не придет.

— Жалко.

— Жалко.

Мы с папой пристрастились гулять по вечерам. С тех пор, как куплены новые стулья, нам не сидится дома.

— Какая красотища! А?

— Еще бы! Прямо как в цирке.

Надо же так. Пока мы смотрели на них в магазине, стулья были лучше не надо. И форма у них современная, и обивка красивая. А дом из-за них пропал. Можно сказать, испохабился. Уж, такие они синие, такие яркие — вырви глаз. Как войдешь в комнату, так, кроме стульев, ничего и не видно.

— Чепуха, привыкнем, — говорит папа. — Вот еще кресло купим — и полный порядок. Пойдем погуляем. Или ты устал на работе?

Я уже почти совсем не устаю, но папа все еще надо мной подсмеивается. Теперь у него чаще всего хорошее настроение.

Иногда мы с ним ходим в кино. Не на какой-нибудь фильм специально, а так, мимоходом. Были мы и в парке, и филармонии один раз. Но лучше всего просто гулять.

С папой гулять легко. Он почти не разговаривает. Так, иногда скажет что-нибудь или я скажу.

— Копают, копают. Все улицы разрыли. Безобразие.

— Кое-что уже зарыли.

— Кое-что!..

Мы идем по улице Калинина, потом поворачиваем неизвестно куда, потом опять поворачиваем.

— Не приходит Саша…

— Не приходит.

— Осторожно, тут канава. Не упади.

— Все канавы ты знаешь. Большой специалист…

Мы идем просто так, куда ноги несут, и вдруг выходим на знакомое место. Тихо журчит мутная Бурхановка, про которую в городе говорят, что она берет свое начало из бани.

— Помнишь, ты говорил про эти дома, что со временем они станут красивей?

— Тебе, наверное, кажется, что с тех пор прошло лет двадцать?

— Двадцать не двадцать, а лет сто прошло. Длинный какой год. Правда? Может, зайдем, а? Я помню. Вот тот дом. На втором этаже. Прямо напротив лестницы.

— Н-да! Не все хорошо, что прямо, — говорит папа. — Кстати, есть что-то хочется — немилосердно, Может, пойдем домой?

— Пойдем.

Прошла неделя. И еще одна неделя, А Саши все нет. Как ушла тогда, так и пропала.

Я скучаю. Мне хочется ее видеть. Сам не знаю почему, но мне очень хочется. Папе, по-моему, тоже. Эх, хорошо бы устроить какой-нибудь праздничек и пригласить ее.

— Давай устроим именины, — говорит папа.

— Задним числом?

— А какая разница! Я тебе часы куплю.

— Ну что это за именины вдвоем?

— А может, и не вдвоем. Это еще неизвестно.

Странное дело — дядя Федя ко мне охладел. Никогда не пошутит. Никогда не спросит, есть ли у меня «бонба».

— Привет.

— Привет.

Показал пропуск и проходи.

А может быть, он на меня сердится?

Когда-то, когда я еще только поступил на работу, он зазвал меня в свою будку и сказал:

— Ты, Родька, парень хороший, я от тебя не таюсь. Поговори, будь другом, с папашей. Замолви за меня словечко. Ну что это за оклад — на табак да на спички. А я человек, мне бы и выпить когда-нибудь в воскресенье. И рубахи на мне дотла доходят. По моим заработкам не то что жену в дом вести — самому жить без интересу. Скажешь, а?

— Не знаю…

— А чего тут знать? Сказал, да и все.

— Вы бы сами сказали. Мне как-то неловко.