Родька

Больше всего народу у задних вагонов. А у передних почти никого нет. Проводники с фонарями стоят, переговариваются.

На светофоре красный огонь.

По перрону идет женщина с большим чемоданом. Что-то знакомое. Кто бы это мог быть?

Вот она подходит ко второму вагону. Я тоже подхожу. Конечно, это же Лигина мама.

— Здравствуйте, Клавдия Петровна.

— Здравствуй.

— Давайте я вам помогу.

Я беру чемодан, и вдруг она говорит:

— Постой, постой. Ты не Родька случайно?

— Конечно, Родька. А как вы догадались?

— Ты все шутишь, — сказала Клавдия Петровна. — Ничего тебя не берет. Изменился ты очень.

— Вы тоже изменились. А вы куда едете? В Москву?

— Почему ты решил? Тебе Лигия что-нибудь говорила?

— Нет, я ее давно не видел.

— Ее нет в городе. Она уехала. К отцу. Ах, дети, дети!

На глазах у Клавдии Петровны заблестели слезы. Она вытерла их рукавом кофты и сказала:

— А у вас как? Как папа?

— Ничего, спасибо.

— Передай ему привет.

На светофоре зажегся зеленый огонь.

— В Харьков еду, — сказала Клавдия Петровна. — Все-таки город. Не то что Благовещенск.

— Садитесь, гражданочка, — сказал проводник, — или гудка не слышите?

Паровоз действительно загудел. Лязгнули буфера, и поезд тронулся.

Проводник со своим фонарем стоял в дверях, а Клавдия Петровна, привстав на цыпочки, смотрела на меня из-за спины и махала рукой.

Я тоже помахал ей рукой и прошел немного за вагоном.

Когда я пришел домой, папа сидел у телевизора. Передавали какие-то пляски.

— Все ты прозевал, — сказал он, — тут Саша такую речь закатила! Просто блеск!

Папа помолчал.

— Она теперь работает в школе глухонемых. Ты знаешь, где это?

— Понятия не имею.

За семьдесят пять рублей в спортивном магазине Шура купил себе костюм.

— Польский?

— Немецкий.

— А какой цвет?

— Вот такой. — Шура выставил большой палец. — Валька сразу упадет. В обед пойдем Касьянычу покажем.

Работа у нас идет хорошо. Мы с Шурой здорово приспособились. Можно даже разговаривать.

— Ты не знаешь, где школа глухонемых?

— Вот чудак. Я в Благовещенске все знаю. Маренго — цвет называется. Маренго! А у тебя там кто? Зазноба?

Шура уверен, что у меня есть девушка, только я скрываю.

— Молодец, — говорит он, — нечего языком трепать вроде меня. От языка весь вред.

— А зачем же ты треплешь?

— Мне можно. Я вреда не боюсь. Во, смотри, смотри сюда. Катя, Катюха! Иди, что скажу! Хочешь в кино пойти! У меня лишний билет есть.

Катя смеется.

В обед отправились к Касьянычу. Но ему не до нас. Как всегда, один в своей мастерской, он сидит на верстаке, ест бутерброд и рисует что-то на обороте большого чертежа.

— Привет.

Касьяныч молчит.

— Привет! — опять говорит Шура.

Касьяныч молчит.

— Пойдем отсюда, — говорю я. — Он же занят.

— Как бы не так! Катамаран, лодку чертит. Не видишь, что ли?

Я смотрю на рисунок Касьяныча: и действительно, он чертит катамаран.

— Вот я его сейчас разбужу, — говорит Шура. — Есть дюраль. Листами. Не нужно?

Касьяныч доедает свой бутерброд, складывает чертеж.

— Почем? У кого? А что это ты нарядился? Праздник?

— Ради тебя нарядился, — говорит Шура. — Посмотри костюм, а то я, может, еще не куплю. Кирюха говорит, цвет не модный.

— Не модный…

Эмульсией Касьяныч моет руки, тщательно вытирает куском белоснежной пакли.

— Цвет…

Он поворачивает Шурку так и эдак. Смотрит, как вшиты карманы. Дергает снизу за пиджак.

— Хороший цвет, — говорит он. — Хороший. И костюм ничего. Сколько отдал? Рублей сорок?

— Да ну тебя, в самом деле, — Шура сердится, — иди купи за сорок, а я посмотрю.

— Готовых не покупаю, — говорит Касьяныч. — Не выгодно. Ну ладно, ладно. Марш отсюда! Вон инженер идет.

— Здравствуйте! Что это у вас за маскарад?

Вошел папа.

— Здравствуйте, Евгений Эдуардович, — Шура засуетился. — Вот костюмчик купил. Показать хотел. Может, он… Мало ли чего… Со стороны видней все-таки. — Ну-ка покажите.

Папа обошел вокруг Шуры.

— Отличный костюм. Просто великолепный. Где вы достали?

— Могу еще достать. — Шура заснял. — А цвет как, ничего?

— Просто блеск, — сказал папа. — Тебе нравится?

Я кивнул.

— Сколько?

— Семьдесят пять.

— Смотри ты! И недорого. Ну что, Касьяныч, может наша семья понести такой расход?

— Долги надо платить, — ворчит Касьяныч, — и что это ты готовое покупать? На себя небось не покупаешь!

— Ну, мы с тобой — другое дело. А они молодежь. Вы обедали?

— Нет.

— Очень сочувствую, — сказал папа. — Придется вам пообедать завтра. Через пять минут гудок. Ступайте!

Шура и Касьяныч очень подружились. По воскресеньям и каждый день после работы из двух топливных авиабаков они делают катамаран. Баки почти даром достал Шура на аэродроме.

Работа идет у Касьяныча во дворе. У него прямо над Зеей свои дом, деревянный, но совсем еще новый. Я раньше никогда не бывал в районе спичфабрики. Здесь много новых домов. Но есть и такие, как у Касьяныча.

— Вот разбогатею, — говорит Шура, — тоже куплю себе халупу. Рядом с твоей. Голубятню отгрохаю.

Шура живет недалеко от Касьяныча в новом трехэтажном доме. Голубей он держит в дровяном сарае.