«Не так скорбит мать, видя детей своих больными, как скорблю я, грешный отец ваш, — говорит проповедник, — видя вас болящих делами беззаконными. Многократно беседовал я с вами, но не вижу в вас никакой перемены. Всегда сею я на ниве сердец ваших семя божественное, но никогда не вижу, чтобы оно прозябло и принесло плод… Чего мы не навлекли на себя? Каких не понесли мы наказаний от Бога? Не была ли пленена земля наша? Не были ли взяты города наши? Не в короткое ли время отцы и братья наши пали мертвы на земле? Не отведены ли в плен жены и дети? А мы, оставшиеся, не порабощены ли были горьким рабством от иноплеменников? Вот уже сорок почти лет продолжается томление и мука и тяжкие налоги не прекращаются, также голод и мор скота нашего. Мы и хлеба не можем есть в сладость. От воздыханий и печали сохнут кости наши. Что же довело нас до этого? Наши беззакония и наши грехи, наше непослушание, наша нераскаянность». В заключение убеждает снова Серапион своих слушателей покаяться и исправиться.
В другом поучении тот же проповедник горько сетует, что не видит в людях исправления, и напоминает им ужасную картину татарского разорения. «Мы ни в чем, — говорит он, — не оказывались лучшими. Тогда Господь навел на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий ни юной красоты, ни немощи старцев, ни младости детей; ибо мы подвигли на себя гнев Бога нашего… Разрушены Божьи церкви, осквернены священные сосуды, попрана святыня, святители сделались добычею меча; тела преподобных иноков брошены в пищу птицам; кровь отцов и братьев наших, как вода обильная, напоила землю. Исчезла крепость наших князей, военачальников; храбрые наши бежали, исполненные страха, а еще более братьев и чад наших отведено в плен. Поля наши поросли травой, и величие наше смирилось, красота наша погибла, богатство наше досталось в удел другим, труды наши достались неверным. Земля наша стала достоянием иноплеменников, мы сделались предметом поношения для соседей наших, посмешищем для врагов наших. Свели мы на себя гнев Господа, как дождь с неба, подвигли на себя ярость Его, отвратили от себя великую Его милость, и довели себя до того, что на нас смотрят с сожалением. Нет наказания, которое не постигло бы нас».
«Земля колеблется от грехов наших, — не может носить наших беззаконий», — говорил тот же проповедник, напоминая о землетрясении. «Отступим от всех злых дел, — умоляет он, — от разбоя, грабительства, пьянства, скупости, обиды, воровства, лжи, клеветы, резоимания» (ростовщичества) и другое.
Грубый и суеверный народ, по своему невежеству, приписывал часто разные бедствия, засухи, болезни, падеж скота — разным волхвованиям и беспощадно мучил и сжигал людей, слывших колдуньями и волшебниками. Просвещенный Серапион сильно восставал против такого грубого суеверия и насилия народа. «Я думал, — говорит проповедник, — что вы уже утвердились в вере и с радостью принимаете божественное писание… Между тем вы еще держитесь языческих обычаев, верите волхвованию и сжигаете невинных людей… Из каких книг, из какого писания узнали вы, что от волхвования бывает голод на земле и что, опять, волхвованием умножается хлеб?»
Но не все пастыри церкви действовали подобно Серапиону: были и между ними люди, погрязшие в беззакониях и грехах. Главным хранителям чистоты русской церкви, митрополитам, приходилось не раз обращать внимание на греховную жизнь священнослужителей. С целью исправить разные злоупотребления в церкви митрополит Кирилл II созвал собор во Владимире. В поучении священникам Кирилл говорит между прочим: «Простец (мирянин) согрешит, — он даст ответ пред Богом за одну свою душу; а когда иерей согрешит, то соблазнит многих и за их души примет осуждение. Блюдитесь же отселе всякого греха: не работайте плоти, отстаньте от пьянства и объедения, прекратите тяжбы, свары, вражды… Блюдите и порученных вам людей, как научить их и представить непорочными на суде перед Богом. Ложных книг не читайте, еретиков уклоняйтесь, чародеев бегайте, говорящим не от божественных писаний заграждайте уста».
Чем дальше, тем больше и больше глохло просвещение на Руси, реже и реже звучала задушевная обличительная проповедь, сильнее и сильнее невежество и суеверие охватывало не только народ, но и священников: не могли они объяснять народу как следует Священное писание, сами путались в разных суевериях и лжеучениях, не могли отличать истинных книг от ложных. Всю беду эту причинило нам монгольское владычество.
Бедность, нищета от татарского разорения и поборов больше всего мешали просвещению. Не до учения, не до книг было, когда большинству приходилось думать о том, как бы не умереть с голоду. Во время татарского погрома много погибло книг, дорогих рукописей. Еще дороже, чем прежде, стали цениться книги, еще недоступнее, чем прежде, стали они для недостаточных людей.