Родник Олафа

И глаза Сньольва не сулили ничего хорошего. Они тут все изуметисилися, в дебрях сокровенного Оковского леса русичей. В заморских царствах побывали, через степь полынную прошли в низовьях Волги. И вон куды поднялись да на Дюну перевалили – тут уже токмо и грести до отчины. Но на Охвате все потеряли, шелка и драгоценности, и лишь горстка людей спаслась. Все труды купцов-мореходов были напрасны! В отчину привезут они токмо песни Скари, и все.

Да еще девицу Нагме.

Потому и круглились, темнели глубиной безумия глаза варягов. Им уже не токмо ядь надобна была, а и добыча. А якая же в этих весях может быть добыча? Злато? Сребро? Нет. Лишь мягкая рухлядь: соболя, бобры, куницы, рыси, волки. Тем и промышляли местные жители.

Река петляла, и весь то появлялась, то отдалялась, исчезая. И Спиридон чаял – навсегда?.. Но нет, снова показывалась. Куда ж ей уйти с этого места?

Но вот река выпрямилась и повела ладью прямо к веси на высоком берегу с березами. Здесь и ветер попутный задувал, и Сньольв велел расправить парус. Парус надулся с кряхтеньем и повлек мощно ладью. Влево, в ширь, заросшую тростниками, уходили рукава, протоки, и оттуда вдруг выскользнула однодеревка с мужиком в меховой шапке, меховой одежде. Он сразу увидал ладью с парусом и погреб назад, исчез в травах… Такожде бы и вся его весь спряталась в травах, помыслилось Спиридону. Но весь стоя-ла на склоне открытая. И березы вкруг нее как-то опечаленно качались, сильно качались.

На берегу лежали однодеревки. И два белобрысых мальца сидели с удочками.

«Бяжитя!» – мысленно крикнул им Спиридон.

А те уставились на ладью, прущую под парусом. Видать, и привыкли к гостям, и любили зырить. Новое!

Парус убирали, и грести переставали, и ладья, замедляясь, плыла к берегу, мягко ткнулась носом в песок. На землю спрыгивали вооруженные варяги. Почти все ушли вверх по тропам к веси, даже Сньольв. В ладье остались Спиридон, Нагме в веже да тот одноухий Хав, что маялся от боли в голове, его Сньольв остановил жестом.

Белобрысые мальцы таращились на уходящих с топорами, мечами и копьями мужиков, некоторые и щиты прихватили. Глядели на ладью с драконьей головой, на Спиридона с обрезанными обгорелыми волосами…

И в веси началась татьба. Высоко залаяли собаки. Послышались крики. Потом бабий визг.

Лица мальцов враз стали цветом в их волосы. Глаза отемнели, расширились. Спиридон встал, подобрался со своей колодиной к носу и жестами стал показывать мальцам: уносите ноги! Прячьтесь…

А те глазели на него и в сторону веси. Держали свои дурацкие удочки. Наконец глянули друг на друга, положили удочки и медленно пошли по тропинке вверх. Спиридон им махал в сторону, чтоб уходили в сторону, мычал… Но те как завороженные шли вверх.

А сверху катился оглашенный бабий вопль. Видно, теперь уже все варяги ринулись в одрины.

Хав морщился то ли от боли, то ли оттого, что слышал и не мог присоединиться к товарищам. Он вращал воспаленными красными глазами. Вдруг что-то кликнул, обратив продолговатое лицо к небу. Мутно глянул на Спиридона. И Спиридон ясно узрел: то бысть взгляд обреченного.

Взгляд Хава блуждал по берегу, по ладье – и остановился на маленькой веже, откуда появилась Нагме. Что-то бормоча, он поднялся и направился к ней. Спиридон следил за ним. Нагме тут же скрылась. Но Хав уже не останавливался, он пробрался к ее веже и полез внутрь. Послышался голос девицы. Спиридон дико озирался, ища какое-нибудь оружие. Но варяги забрали все топоры и копья. Нагме закричала:

– Ман намехоам!.. Намехоам!..

Спиридон тащился туда со своей колодиной.

– Шома хуб нисти!

Ни ножа нигде, ничего…

– Беман комакь конидэ!

Спиридон зарычал, схватился за торчащие ноги Хава со спущенными портами, тот дико оглянулся, лягнул Спиридона. Но Спиридон цепко ухватился, и Хав вылез из вежи, миг взирал красными, вращающимися яро глазами на него и тут же выдернул нож и выкинул руку. Спиридон отшатнулся и сел. Варяг неловко переставил ноги со спущенными штанами и торчащим упруго удом с набухшими яйцами и снова ударил, но Спиридон вовремя схватил свою колоду и защитился. Нож глубоко вошел в колодину.

В груди варяга заклокотали ругательства.

Спиридон вскочил и кинулся назад, волоча колодину. Хав бросился за ним, но упал, запутавшись в штанах, и ударился своей гниющей раной о борт. Воздух сотряс рев. Из раны хлынула кровь с гноем. И Хав внезапно умолк и перестал шевелиться. Спиридон глядел на него, тяжело дыша. Что оставалось? Поднять колодину и размозжить эту образину?! Спиридон подтянул колодину за веревку, поднял ее. Сделал шаг. Но так и не мог решиться.

Хав безмолвно валялся, уд его опадал, обращаясь в жалкую грязную вервь с вытекающей мутной каплей.

А по тропам из веси уже возвращались два варяга со связками рухляди мягкой, печеным хлебом, салом. И Спиридон оставил колодину.