Родники рождаются в горах

Не могла Шамсият понять, всерьез нравится он ей или просто холодность Жамалудина задела ее. Она всячески старалась привлечь внимание невозмутимого Жамалудина. Теперь уж решила во что бы то ни стало приворожить его.

Работа закончена, Шамсият отмыла ведро от раствора, поставила перед Жамалудином.

— Конец — делу венец. Я чуть не онемела.

— Очень устала?

— В нашем роду от работы не устают. Молчать устала! Оказывается, каменщики умеют беседовать только с камнями.

Жамалудина задели слова Шамсият.

— Я не слышал ни разу, чтобы от болтовни выросла крепость. И тебе советую — следи за руками собеседника, а не за языком. Один день тебе пришлось помогать каменщику, и тебе уже трудно! Верна пословица: «Кошка, вскормленная вдовой, не умеет ловить мышей».

От обиды Шамсият побелела.

— Ты сам выбрал меня в помощницы. Что, плохо я тебе помогала? И не успевала за тобою и ты бездельничал?

— Ведь ты меня упрекала, не я начал, — возразил Жамалудин.

— Как же тебя не упрекать: за целый день я не услышала от тебя ни слова. От скуки умереть можно.

— Что ж, Шамсият! Мои хурджины со словами развязываются с трудом. Уж таков я!

— Неужели тебе нечем поделиться с людьми?

— Многое накопилось у меня в душе. Целая гора. Боюсь, если гора взорвется, всех раздавит, кто на пути.

Шамсият внимательно всмотрелась в лицо Жамалудина — оно пылало.

«А может, и правда, если он разговорится — не остановишь. Наверное, так с молчунами бывает…»

Разговор прервался. Прибежали девушки — посмотреть пристройку у колонки. Они брызгались, толкались, смывая пыль и грязь. Вода текла желтоватая, но Жамалудин коротко объяснил, что труба к утру прочистится — польется прозрачная, чистая струя.

…В ауле день прихода воды праздновали весело. Закололи быка, развели костер с двухэтажный дом, огонь под котлом бушевал. Стряпней заправлял Хабиб — без него не обходились ни свадьба, ни поминки. Поворотливости его не мешала тяжелая ноша — огромный живот, над которым его друзья посмеивались, да и он сам подтрунивал. «Цибилкулский мясокомбинат», — величали его за глаза.

Трель зурны, дробь барабана вплелись в смех, песни, шутливую перебранку.

Давно так пошло: стоило людям только подумать об отдыхе, как Абид хватался за зурну, Саид — за барабан.

И сегодня зурна и барабан заговорили раньше времени.

Хабиб крикнул:

— Эй, бездельники! Не мешало бы подождать! Голодной отаре музыка без пользы! Куда вы смотрите, женщины! Ставьте посуду прямо на землю! Будем пировать на самой нарядной скатерти в мире — на скатерти из трав и цветов! Мясо готово.

— Может, сначала потанцуем? — возражали ему…

— После такого угощения не попляшешь!

— Пока ноги не подкашиваются, покружимся вволю!

Хабиб согласился. Потанцевали. Потом принялись за еду. Не умолкала музыка, гремели, отдаваясь в горах, песни. Казалось, устало даже само эхо. А девушки и парни все плясали. Абид не откладывал в сторону зурны, Саид не выпускал из рук барабана. Задорная музыка и азартные выкрики танцоров привлекли соседей — к Цибилкулу стекалась молодежь со всей округи. А уж гостям-то музыканты не могли отказать — старались изо всех сил.

Жамалудин держался отдельно от других: он не умел танцевать, пел из рук вон плохо. Все смотрели на Шамсият: она, задорно блестя глазами, скользила по кругу вновь и вновь. Наконец, кажется, устала. Вышла из круга и, Жамалудин ясно видел, поискала его глазами. Но кто-то из молодых джигитов снова подал Шамсият палочку — пригласил танцевать. Жамалудин отвернулся. Не мог понять, почему ему так неприятно. Успокаивал себя: «Сам не умеешь, другим не мешай! Какое тебе дело!»

Веселились до утра. Настало воскресенье. К новому источнику сходились старики и старухи. Светлая струя искрилась, переливалась, сверкала.

— Вода!

— К аулу пришла вода!

— О, благодать!

Самый почтенный старец наполнял сложенные ладони, выливал на землю, наполнял вновь и всматривался в прозрачную влагу, как в семена на пахоте.

Снова не обошлось без зурны и барабана.

— Шире круг! Кто же сегодня устоит на месте? — Хамзат, отец Жамалудина, притопнул ногой.

— Девушки, не зевайте! Идите плясать с мастером, у которого золотые руки! — крикнула старушка Хабсад и пошла за Хамзатом, стараясь разогнуть спину.

Председатель сельского совета снял шапку, махнул его, чтобы зурнач и барабанщик смолкли. Воцарилась тишина.

— Женщины! — крикнул он. — Рубите бочки, разожжем костер! Мы не будем больше собирать дождевую воду. Пусть зарастают травою тропинки к речке, куда наши женщины веками ходили за водой!

— Не сон ли это? — прервала председателя какая-то старушка.

— Неужели же этот день настал и я еще жива! — подхватила другая. — Чудо, чудо свершилось!

— Наполнить, что ли, все кастрюли и кувшины. Вдруг эта благодать иссякнет!

Председатель понял, что всех ему не перекричать — радостный шум вокруг нарастал.

— Почему умолкла зурна, где барабан? — вырвался из общего веселого гула звонкий выкрик.

И как будто только этого и ждали не знавшие устали Абид и Саид…