Родники рождаются в горах

Пришел к ней свататься герой, слава о храбрости которого гремела, как громовые раскаты. Говорили, будто нет в мире богатыря, который мог бы состязаться с ним в силе.

— Кто ты такой? — обратилась к нему девушка.

— Неужели ты обо мне не слышала? — надменно спросил он. — Стоит только произнести мое имя, и враг дрожит как в лихорадке.

— Я не слышала, что заставлять людей дрожать — великое мастерство.

Девушка и за него отказалась выйти замуж.

— Ты что, задумала оставаться вековухой? — возмутился отец. — И красавец тебе плох, и богач не хорош, и храбрец — не нужен.

Девушка отмалчивалась.

Однажды они увидели, что на площади столпился народ.

— Почему сбежались люди? — спросила дочка у отца.

— В аул заехал балхарец-гончар, большой мастер своего дела. Из-за его кувшинов, тарелок и пиал всегда драки. Покупатели прямо вырывают друг у друга его товар.

Дочка попросила, чтобы отец и ей купил что-нибудь у гончара. Отец разрешил ей самой выбрать и сам пошел сопровождать ее. Перед красавицей люди расступились, а она любовалась посудой удивительного совершенства: чашами, блюдами, пиалами. Ребятишки изо всех сил дули в пестрые глиняные свистульки.

— Сам выбери мне тарелку и… кувшин. — Девушка подняла глаза на заезжего.

Гончар, зачарованный ее прелестью, выронил деньги из рук. Опомнившись, протянул ей тарелку причудливой расцветки и кувшин нежной ажурной работы.

— Это изделие создали руки мастера! — воскликнула девушка, рассматривая покупки. — Кто же он, этот великий мастер?

— Это моя работа, — ответил балхарец, — мой хлеб.

— Да, ты несравненный мастер! Отец, я выйду за него замуж, если он согласится, — при всех молвила дочь богача.

Разгневанный отец схватился за кинжал.

— Успокойся. — Дочь взяла его за руку. — Самое ценное на земле — золотые руки мастера — подлинное богатство и надежная защита от нужды. Мастерство — выше красоты, выше храбрости, выше богатства, нажитого чужим трудом. Вспомни богача в золотой карете, приезжавшего меня сватать. Ни один человек не запомнил его лица, все видели только золотую повозку. Лиши его кареты, все его забудут! Но и на гордеце, заявившем, что он сильнее всех, люди увидели только оружие. Стоит ему потерпеть поражение, и о нем никто не вспомнит. А гончарный мастер и после смерти будет жить в своих изделиях. Ты только посмотри, какие они! Такого умельца никогда не забудут! Весь аул сбежался любоваться его изделиями.

Отец подумал, подумал и решил, что дочь его рассуждает умно, и согласился отдать ее замуж за гончара. А тот только этого и ждал».

«Может быть, Шамсият тоже слышала это предание от бабушки и не кривой нос мой видит, а мастерство, умелые руки. Я построю такой дом, о каком люди слышали только в сказках, а улицу, где будет ходить Шамсият, я выложу гранеными камнями. Узором они поспорят с любым ковром!»

Жамалудин осмелел — он все чаще заговаривал с Шамсият. Меньше насмешек слышал он от нее, немало огненных стрел бросили они друг другу переглядываясь. Как говорится: верблюда под сито не спрячешь: Хамзат и Калимат видели, к кому тянется сердце их старшего сына. В душе они желали ему другую жену: менее красивую, менее гордую, может быть, Но не решились ему мешать.

По горскому обычаю, Хамзат пошел к Катурай, — матери Шамсият, и обо всем поведал.

— Мы не хотим класть камень на дорогу, по которой идет наш сын, — закончил он свой рассказ.

Катурай недовольно скривила толстые губы:

— Не знаю, что и сказать! Свахи стекаются к нам день и ночь, как в Мекку верующие. Дочь моя, сам знаешь: мерка пшеницы рядом с меркой ячменя. И умом и красотой блестит среди ровесниц. Боюсь ошибиться! Ведь в любой момент могу продать мерку пшеницы. И никто за ценой не постоит! Куда торопиться?

Хамзат оскорбился.

— Ну что ж, Катурай! У нас принято: родители ходят сватать девушку, коли она сыну приглянулась. Ты — мать и считаешь, что только твоя дочка родилась при свете дня, остальные — ночью. Так о своей дочери думает каждая мать. И ошибается. А я тебе скажу: была бы голова, шапка найдется! Твоя дочь не невеста моему сыну, так ведь и другие девушки — не сестры. Жамалудин холостяком не останется! — Хамзат направился к двери.

Катурай не ожидала, что дело так обернется.

— Что ты, что ты, Хамзат! Люди, желающие породниться, не должны ссориться. — Она притворно улыбнулась.

Старуха знала, что дочери нравится Жамалудин, знала, что дочь настоит на своем и отвечать на сватовство отказом — бесполезно. Катурай просто хотела набить цену и поважничать. Но, поняв, что Хамзат оказался твердым орешком, сразу принялась стелить скатерть на стол.

— Подслеповатая торговка, — приговаривала она, — много не наторгует. Я сегодня же спрошу у дочери — хочет она за Жамалудина или нет. На бегу рвать траву не стоит — вырвешь с землей или руку поранишь. Некуда нам спешить, взвесим, обсудим.

Все как будто бы Жамалудину улыбалось. Но в ту же ночь… Возвращаясь с колхозного собрания, Жамалудин услышал голоса у ворот дома Катурай. Он сразу узнал смех Шамсият, она была не одна. Жамалудин остолбенел — боль, как удар кинжала, пронзила сердце.