Родники рождаются в горах

Он решительно перешел к неосвещенному окну и громко постучал. Алиасхаб как будто ждал этого стука, немедленно открыл.

— Жамалудин, я не смог сомкнуть глаз… Все думал о тебе. Куда ты ходил? Что с тобой случилось?

— Нам надо поговорить. Наедине! — грубо сказал Жамалудин.

Алиасхаб не стал расспрашивать ночного гостя.

— Заходи! — он провел Жамалудина через коридор в комнату. Включил свет, подвинул стул.

— Алиасхаб, понял ли ты, зачем я приходил к вам сегодня?.. — Голос Жамалудина дрогнул, — Задуманное мною исполниться не может. Если Хаджимурад придет, скажи ему, что не отдашь свою дочь ему в жены. А может быть, лучше, если она сама ему откажет. Ведь твоя дочь тебе послушна? — Он говорил все это, не поднимая головы.

— Моя дочь всегда меня слушалась, — растерялся Алиасхаб. — Но как тебя понять, Жамалудин? Наверно, и твой сын не пойдет против твоего желания.

— Да, он покорный сын. Но я не могу открыть ему одну тайну…

— Какое мое дело до твоих тайн, Жамалудин?

— Как раз, Алиасхаб, тебе должно быть до этой тайны дело… Она у нас общая. Мы связаны ею…

— Вах! — сказал Алиасхаб. — Мы не дети! Вытряхни передо мной содержимое своих хурджинов.

— Не думай, Алиасхаб, что в них хранится золотое зерно для посева. Там сгнившие корни. Если я развяжу хурджины, придется зажимать нос. Лучше не спрашивай меня, а делай так, как я прошу, Алиасхаб. Откажи моему сыну…

— Не знаю, Жамалудин, как тебя понять. Я думал, что все иначе. Я мечтал выдать дочь за того, кого она сама выберет… Хотел своей дочери счастья…

Жамалудин поднял на Алиасхаба глаза. В них была растерянность, но голос звучал твердо:

— А если я сам не желаю брать твою дочь к себе в дом?

Лицо Алиасхаба исказилось болью, но он сдержался:

— Тогда скажи это моей дочери сам. Зачем ты заставляешь меня обманывать?

— Так надо! Надо… Понимаешь?

— Нет, не понимаю…

Алиасхаб был бледен, Жамалудину стало жаль собеседника. «Отец ребенка — лучший человек», — вспомнил он слова матери Хаджимурада. «Рассказать ему все?» Но тут же ему привиделась свирепая февральская ночь, померещился крик беспомощного ребенка, стон умирающей женщины. Прозвучали слова: «Я вижу, ты человек с горским намусом! Сохрани мою тайну!» Громкий плач мальчика. Этот крик в ушах Жамалудина звучал, как разрыв гранаты: «Мне нет дела до ваших земных законов и обычаев. Я хочу жить!»

Жамалудин вынул из кармана фотографию и протянул Алиасхабу.

— Это ты? — спросил он с угрозой.

— Ты же видишь сам, — Алиасхаб встал. — Я не могу ничего понять. Откуда у тебя мой снимок?.. Почему так сурово звучат твои слова? Ты со мной говоришь, как с подсудимым. Словно показания снимаешь.

— Если намус не замаран, бояться нечего, — усмехнулся Жамалудин.

— Не касайся моего намуса! Люди меня хорошо знают. Я честный человек.

— Лиса спросила у белки: «Красива ли я?» Белка ответила: «Что я понимаю в красоте? Спроси у курицы!» Люди не все про тебя знают, Алиасхаб. Я знаю все. Виноват ты перед женщиной, которую в расцвете сил довел до могилы… Вспомни о Зулхижат…

— Зулхижат! — Алиасхаб схватился за ворот рубашки. — Ты пришел посыпать солью мою рану?

— Твоя рана давно зарубцевалась, но в моем сердце всегда кровоточит. Мой сын…

— Сын?!

— Не произноси его имени. У тебя нет прав на моего сына. Ради него я отказался от всех радостей жизни. Но не об этом сейчас разговор… Времени осталось немного, с минуты на минуту Хаджимурад ворвется сюда. Он ничего не знает… И знать не должен… Ты откажешь ему в руке своей дочери. — В голосе Жамалудина звучала угроза.

— Объясни мне наконец… Чего не знает, чего не должен он знать? Ты заговорил о Зулхижат… Она погибла, в метель замерзла. Так сказали люди, — Алиасхаб побледнел, прислонился к стене, чтобы не упасть.

— Она умерла с твоим именем на устах. Вот письмо, она хотела его послать тебе…

Алиасхаб выхватил из рук Жамалудина письмо, вскрыл конверт, прочел.

— Она ждала ребенка! Я ничего не знал столько лет! — Он закрыл лицо руками.

— Теперь-то ты понял, почему должен отказать моему сыну?

— При чем тут твой сын? — Алиасхаб взял Жамалудина за руку. — Ты так со мной не разговаривай. Я любил Зулхижат больше жизни.

Алиасхаб весь дрожал, как на морозе.

— Я расскажу тебе, но все должно остаться в тайне!

— Можешь положиться на меня, как на гору!

Выслушав Жамалудина, Алиасхаб застонал. Еле сдерживая рыдания, он говорил Жамалудину:

— В первом ее письме не было и намека, что она ждала ребенка…

И Жамалудин узнал о тяжелом ранении Алиасхаба, о том, что много недель он был между жизнью и смертью, а когда жизнь победила — его известили, что Зулхижат погибла.

— Если бы только я мог подумать, что у меня есть сын!

— Алиасхаб, м о е м у  сыну, — Жамалудин повысил голос, — м о е м у  сыну, — повторил он, — другого отца не нужно. У меня нет прав рассказать ему все, но я не могу умолчать о том, что у него есть сестра. Он много лет мечтал о сестре…

— И столько лет я не знал, что у меня есть сын! — бормотал ошеломленный Алиасхаб.