Родники рождаются в горах

— Нет, тебе меня не сломить! — старался он перекричать бурю. — Пусть передо мною вырастут горы снега, выпавшего со дня сотворения мира, я их разрушу! Я разумный человек, а ты просто ветер, стихия! Мне не страшен топот копыт ветряных коней! Я поймаю тебя, скручу, как веревку! — храбрился он. — Зря не трать на меня силы! Я очень спешу!

Ветер как будто встал на дыбы и швырнул Хаджимурада на землю.

Хаджимурад поднялся на ноги и, сопротивляясь силе напирающего на грудь ветра, зигзагами побежал вперед. Вихрь, крутясь, свистел вокруг. Небо стряхивало на упрямца груды снега.

«Следа от тебя не оставлю! Это — последняя твоя ночь!» — бушевала буря.

— Мой след с земли не сметет никакая сила! — упорствовал Хаджимурад. Но вдруг подползла страшная мысль: «А вдруг я и вправду замерзну здесь, какой же след останется от меня на земле?» И словно солнце, разорвавшее тучи, перед Хаджимурадом возник памятник, изваянный им на могиле легендарной горянки Жамилат. Вспомнился школьный фасад, камень с издалека видным родовым гербом: молоток, ручку украшает звезда. Надгробие на могиле матери. Мост дружбы — две руки, встретившиеся в пожатии.

«Это… Все это мой след, это я оставлю на земле. Проклятье тебе, буря! Злобствуй, сколько хочешь, я буду жить!»

«Будешь жить!» — услышал Хаджимурад сквозь вой бури. Он поднял глаза и увидел на вершине горы размахивающую огненной саблей красавицу Жамилат. Конь ее с громким ржанием бил копытами о лед — лед трещал и прогибался, рассыпался в прах.

«Мы будем жить! Пройдут века, а нас будут помнить!» — кричала Жамилат, и вихрь разносил по горам, ущельям торжествующий голос девушки. Жамилат взмахнула саблей. Искры рассыпались по горе. Растаял снег, заворковали ручьи, как только что рожденные на свет дети. Хаджимураду в лицо потянуло тепло весеннего дня.

— Буду жить! — крикнул Хаджимурад и бодро зашагал вперед.

«Разве умирают золотые, делающие добро людям руки?» — услышал Хаджимурад старческий голос.

О! Да это старушка Издаг! Та самая, которой цибилкулцы построили рухнувшую стену… Старуха махнула палкой.

— И стена дома Издаг — след, оставленный мною на земле! — крикнул Хаджимурад. — И еще я оставлю их немало! Мечты! Мечты! Зажгитесь огоньками!

На глазах Хаджимурада совершались чудеса.

Гора треснула, медленно поползла вниз, на отколовшихся от нее скалах застучали сотни молотков. Под их ритмичный гул тысячи невидимых рук передавали друг другу камни, возводили стены. Выросли аулы, мосты… В стенах, как лампочки, горели гербы, на каждой — молоток с пятиконечной звездой.

Хаджимураду стало жарко. Он выбрался на гору с той же легкостью, с какой в летний день по Мосту дружбы перешел реку. Позади самые опасные подъемы, скрытые снегом трещины. Как прославленный полководец, вернувшийся с победой, Хаджимурад взобрался на скалу, огляделся. Покорно склонились клочья разорванных облаков. Хаджимурад собрал их в охапку, потом выпустил из рук — холодный ветер алчно схватил их и унес с собой.

— Ты, ветер, думал, что я и эти облака — одно? Нет! Я человек! Человек — это звучит гордо! — крикнул он изо всех сил.

— Звучит гордо! Звучит гордо! — ветер подхватил и разнес эти слова по всей земле.

— Теперь ты служишь мне! — крикнул Хаджимурад. — Ты своей рукой станешь меня подталкивать вниз, поможешь быстрее дойти! Больше ты не станешь дуть мне в лицо!

И действительно, ветер покорно следовал за ним, помогая спускаться…

…Жамалудин не думал, что Хаджимурад так разволнуется, когда услышит, что Алиасхаб отказался выдать за него дочь.

Он ожидал, что Хаджимурад гордо скажет: «Если я им не хорош — пусть так! Есть другие девушки». Жамалудин поступил бы именно так. Он бы на выстрел не подошел к аулу, где его отвергли. А Хаджимурад отправился выяснять все сам! Забыл о морозе, ветре, буре, побежал, не дожидаясь утра. Жамалудину в голову не могло прийти, что Хаджимурад немедленно помчится в Горчок через гору.

Всегда спокойного, выдержанного Жамалудина охватило отчаяние.

«Вот ворвется он сейчас к родителям Шарифат… Я обязан держать ответ перед ними, все объяснить Супайнат и Алиасхабу. Я раньше Хаджимурада должен попасть в Горчок. Иначе конец всему!»

Жамалудин повернул на шоссе, уверенный, что в такую ночь не поймать ему машины. И вдруг совершенно неожиданно услышал протяжный сигнал. Жамалудин встал поперек дороги, взмахом руки задержал грузовик.

…Ворота во двор Алиасхаба были приоткрыты, и между створками вырос сугроб. Жамалудин с трудом протиснулся в щель, телом сминая снег. Он увидел одно освещенное окно, на стекле мороз оставил тысячи штрихов. «До сих пор Зулхижат оставалась чистой и честной, сегодня я не загрязню ее памяти, — раздумывал Жамалудин, поднимаясь по лестнице. — Клятву, данную ей, не нарушу. Ее женский намус — намус горянки, — останется незапятнанным».

На веранде Жамалудин осторожно прокрался к освещенному окну. Лед на стекле подтаял, и Жамалудин смог рассмотреть Шарифат, — уронив на руки голову, девушка дремала…

«Не ложилась еще спать. Сейчас явится Хаджимурад, всех перебудит! Надо предупредить!»