Родники рождаются в горах

Тогда его стали приглашать к резанию баранов. Кажется, именно теперь Садык должен был оставаться довольным. Но не тут-то было. Он высоко поднимал свои серые навыкате глаза и говорил обиженно: «Чтобы я этими самыми руками убил барана, чтобы он, несчастный, дергался у меня в руках…» И заключал непреклонно: «Садык не любит резать барана. Садык любит иметь дело с готовой тушей».

А вся загвоздка была в том, что Садык нуждался в уважении людей: пусть хозяин не поленится, не побрезгует — придет заранее за советом: так, мол, и так, хочу свадьбу сыграть. Помоги, мол, Садык, Как же мы без тебя… Вот что нужно было Садыку.

Если бы какой-то ловкач не сунулся сегодня в котел, Садык был бы наверху блаженства: отец жениха его старый друг, да не кто-нибудь, а прославленный чабан колхоза. И уважил Садыка: пригласил с собой в горы. Поставил посреди отары и сказал ласково: «Вот овцы, Садык. Выбирай сам, какие приглянутся». Совсем растрогался Садык. Снял свою барашковую шапку и зачем-то стал мять в руках. А потом отвернулся: «Давно в горах не был. Солнце слепит».

Аульчане же, узнав об этом, передавали друг другу, смеясь: «Придется, видно, и нам водить его в горы: овец выбирать».

Но, несмотря на странности Садыка, в ауле его любили. И когда подшучивали над ним, шутки были беззлобными. Да и сам Садык любил шутку, правда, не у котла. Здесь он становился строгим, придирчивым и зубоскальства не терпел. Он считал себя главным человеком на свадьбе. А настоящее свадебное торжество начинается, когда разливают чурпу в миски.

Все в ауле знали его черпак. Садык всегда носил его с собой, на всякий случай. Удивительный был у него черпак, Раз опустит в котел — и миска полная.

Сам Садык был мастер не только варить. И поесть и выпить он тоже был мастером. Однако на торжествах к столу подходил последним. Только намочит бузой усы — и снова к своему котлу. И оттуда зорко следит, не опустела ли у кого миска, не появился ли новый гость.

Никому не доверял Садык своего дела, даже жене, стоял у котла, как страж. Однако все, что происходило на свадьбе, видел, слышал. И хохотал вместе со всеми.

Говорили люди, что в молодости он был совсем другим, сильным, как эти скалы, и молчаливым, как они. Недаром и рубил он скалы, готовил камни для тех, кто строил дома. Он рос старшим сыном в семье, где, кроме него, было еще семеро детей. Отец его, хромой на обе ноги, чабанил в горах. Зарабатывал он мало, семья перебивалась с хлеба на воду. Сильный, гордый Садык не мог примириться с тем, что они были бедняки. Он ушел в горы и стал рубить скалы. Вскоре и отца сманил. Заказов хватало, отец и сын не жалели ни рук, ни сил. Семья выбилась из нужды.

В ауле редко видели Садыка: все время он проводил в горах. Вставал рано и ложился поздно. Весь покрытый каменной пылью, обросший, он, тяжело ступая, шел по аулу, и девушки шарахались от него. Да он и не интересовался ими.

Но однажды зимой, поздним вечером, он возвращался домой и вдруг услыхал громкое всхлипывание. Плач доносился со стороны речки, Садык побежал туда и с трудом различил в темноте посреди замерзшей реки то ли подростка, то ли девушку. Подойдя ближе, он узнал Халимат, падчерицу соседа. Оказывается, ее ишак застрял на льду: ноги разъехались, стоит — ни вперед, ни назад. Садыку стало жаль Халимат, но он не знал таких слов, которыми можно утешить плачущую девушку. Поэтому он молча топтался рядом, а про себя думал: «Бедная Халимат. И так ей несладко живется у своего отчима. Говорят, он и бьет ее».

А девушка перестала плакать и с надеждой смотрела на него. Тогда Садык надул щеки (он всегда так делал в решительные минуты) и одной рукой ухватился за мешок, привязанный к спине ишака, а другую подложил ему под живот. Не успела Халимат и глазом моргнуть, как Садык поднял ишака в воздух и опустил уже на берегу. Девушка ахнула, а потом, почувствовав внезапное доверие к этому странному парню, стала рассказывать ему, как она задержалась на мельнице и хотела уже остаться там ночевать, да не решилась одна и как она боится темноты. Садык за всю дорогу не произнес ни слова. Он даже не осмелился взглянуть на девушку, хотя они шли рядом и она украдкой поглядывала на него. Если бы его спросили, красивая ли она, он не смог бы ответить. Только запомнил, что она маленькая, щупленькая, как подросток, и чувствовал непонятную жалость к ней.

Когда дошли до ее ворот, он остановился перед ней и как-то нечаянно увидел ее лицо, два блестящих карих глаза, поднятых на него. Все закружилось перед его глазами, как в тот раз, когда он упал со скалы. Но он взял себя в руки, быстро простился и ушел. И пока шел, все чувствовал, что несет в себе нежность и желание помочь этой щупленькой девчонке.

С тех пор, возвращаясь домой, он нет-нет да и посмотрит на реку: не застрял ли там опять ишак Халимат?