Родники рождаются в горах

Когда они приехали, мужчина, спрыгнув с кузова, протянул Сидрат руку, помог сойти. Она шла следом за ним по двору, посыпанному мелким кирпичом. Увидев больную, Сидрат побледнела. Лицо женщины, лежавшей перед ней на высоких подушках, было темным и безжизненным, сквозь трещины в губах сочилась кровь: наверное, от боли она кусала губы. Только глаза на этом неживом лице горели. Они спрашивали, умоляли, надеялись. Склонившись над ней, причитала старуха мать. А в ногах стояли три испуганные девочки, одна меньше другой. Шесть глаз, шесть черных угольков глядели то на мать, то на врача. Сидрат осмотрела больную. Медлить было нельзя.

— Затопите печь. Скорее, — скомандовала Сидрат. — У вас белый материал найдется?

— О аллах. Конечно, найдется, — засуетилась старуха.

— Две чистые простыни. Я положу кипятить. Мать и детей к соседке. А вы будете мне помогать, — сказала Сидрат, обращаясь к мужчине. — Сейчас начнем оперировать. — Она говорила строго и сухо, как командир, который отдает приказ в тот решительный момент, когда ни на размышления, ни на теплые слова нет времени.

— Нельзя ли без операции, доктор? — прошептал муж больной.

Сидрат заметила, что руки у него дрожали.

— Не дам резать мою дочь! Не дам! — заголосила старуха, бросаясь к дочери и загораживая руками ее постель. Отчаянно закричали девочки. И в этом крике четко и строго вдруг прозвучал голос больной:

— Мама, не мешай доктору, а то я умру.

— Вай, моя куропаточка! Как я могу жить без тебя? Что я стану делать с твоими сиротками? О аллах, спаси мою дочь…

Наконец она вышла и увела девочек.

И тогда Сидрат сказала, глядя в глаза мужчине:

— У нее заворот кишок. Операция не из легких. Но другого выхода нет. В больницу везти нельзя. Вы поздно меня вызвали. Ты будешь мне помогать.

Мужчина слушал ее, не перебивая. Он словно оцепенел.

— Мать сама давала всякие лекарства, а врача пригласить не додумалась, — проговорил он виновато.

Когда Сидрат со скальпелем в руках наклонилась над его женой, этот смелый чабан чуть не потерял сознание. Только требовательный окрик врача заставил его взять себя в руки. Это было единственное громкое слово: вся операция прошла в мертвой тишине. Сидрат отдавала приказания одними губами, и он смотрел на эти губы, угадывая, что ему нужно сделать.

Двое суток провела Сидрат в этом доме. Куда-то далеко-далеко отодвинулись свадьба и мысли о пустом доме, в который нужно возвращаться. Казалось, что это было давно, где-то в другой жизни. Сидрат думала только о больной, и лишь когда опасность миновала, сложила инструменты в чемоданчик и собралась в обратный путь.

Муж больной проводил ее до конца аула.

— Баркала! — сказал он на прощание, протягивая ей руку. — Не знаю, как и благодарить вас. Нет у меня ничего, кроме простого горского спасибо, — и он развел руками.

— Ценнее подарка и не бывает, — ответила ему Сидрат.

После двух суток, проведенных в доме, ей захотелось пройтись пешком. Отсюда, от перевала, уже был виден ее аул. Он лежал внизу, открытый, как на ладони. Смеркалось. Горы слабо выделялись на фоне темного неба. И только внизу в долине дрожали, переливались огни. Из-за края горы медленно выплыла луна. Большая, круглая, сияющая, она лила на землю спокойный и тихий голубоватый свет.

Сидрат подошла к реке, блестевшей серебром, и присела на камень. И сразу же возле ее ног в воду упала луна. Вода всколыхнулась. И луна, дрогнув, рассыпалась на части. Ее серебряные осколки волны подхватили и унесли. Сидрат сидела задумавшись. Что она искала здесь, на этой земле, которая каждую весну рождается заново? Может быть, она хотела еще раз увидеть, как переливаются внизу огни ее аула, и почувствовать, что она не одинока? А может быть, пыталась разглядеть тропинку, с которой началась ее жизнь?

Сидрат перевела взгляд на вершину горы, такую белую от лунного света, словно залитую молоком. Родники рождаются в горах. Реки берут свое начало там, наверху, и потом стекают вниз. У тропинки жизни человеческой тоже есть свое начало. Только она рождается внизу и постепенно карабкается вверх, туда, где цветут луга, но встречаются и колючие кустарники. Если человек честен и смел, его тропинка обязательно поднимется в гору.

Сидрат сидит у реки, и кажется, быстрые волны, что бегут у ее ног, спрашивают ее: «Скажи, откуда началась твоя тропинка?» И горянка, глядя на подсвеченные луной волны, убегающие куда-то от ее ног, отвечает тихо: «Подожди, горная река. Не спеши так. Дай собраться с мыслями. И я расскажу тебе о своей тропинке. Она началась вот здесь, на этой горской земле, и ушла далеко-далеко, в огонь и дым, чтобы потом вернуться сюда снова…»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Шла осень двадцать девятого года. В тот год аульская беднота объединила разрозненные клочки земли в один общий участок, чтобы вместе обрабатывать его, а скот — в одну отару, чтобы вместе пасти на общественном пастбище. Так возникло товарищество. И отец Сидрат пошел чабаном в горы пасти скот.