Родники рождаются в горах

Счастливая, пришла она домой. На гвозде висела черная бурка отца. Сидрат сразу все вспомнила — и схлынула радость. За столом спиной к ней сидел отец и ел. На скрип двери он оглянулся и молча из-под лохматых бровей посмотрел на дочь. От этого взгляда Сидрат съежилась и, опустив голову, как виноватая, прошмыгнула в свою комнату и юркнула под одеяло.

Она еще не спала, когда раздался резкий стук в дверь. Сидрат вздрогнула: она теперь всего боялась. Сквозь приоткрытую дверь она увидела, как на веранду вошел высокий мужчина с кнутом в руках. Это был учитель из соседнего аула — Алибулат.

Омар в это время чинил чарык. На стук он поднялся и положил чарык на табуретку. Из-под густых бровей на гостя по-волчьи смотрели его узкие глаза. Ударяя себя по коленям кнутом, Алибулат сказал:

— Омар, я слышал, из-за меня у вас в доме раздор. Если я сделал что-нибудь, недостойное горца, объяснись со мной, как мужчина с мужчиной. А то, что ж ты делаешь, веря женским сплетням…

— Не спеши. Настанет день, отомщу и тебе, — мрачно пообещал Омар. — Долг не пропадает, кровь не высыхает. Слыхал, как говорили в старину?

— Ты мне, Омар, ничего не должен. Пусть мать проклянет то молоко, которым меня вскормила, если у меня было что плохое к твоей жене. Я ее встретил на дороге с тяжелым мешком на спине и решил помочь — положил мешок на свою лошадь. Только и всего. И ты на моем месте поступил бы так же.

Губы Омара искривились в усмешке:

— Кто же мешки будет таскать, кроме ишаков и женщин? — Он захохотал, а потом, оборвав смех, крикнул: — Ну, хватит. Я ее выгнал. А если тебе жалко, можешь подобрать. Ишь ты, мешок тяжелый несла. Может, будешь содержать, как царицу. Пожалуйста! — глумился Омар, приближая свое лицо к лицу Алибулата.

— Ты с ума сошел! — вскрикнул Алибулат, отступая, и снова ударил себя кнутом по коленям.

— Ничего, у тебя ума займу, — издевался Омар.

— В чем же виновата твоя жена? Разве можно так легко разрушать семью? — не сдавался Алибулат, но голос его уже звучал растерянно.

— Я не расспрашивал, в чем она виновата. Без ветра соломинка не качается, и дыма без огня не бывает. Настанет день — отомщу и тебе. А сейчас, дорогой гость, закрой дверь с той стороны.

— Ну что ж, — вздохнул Алибулат, — если ты хочешь, я готов встретиться с тобой. Но мне жалко Зулхишат. Она ни в чем не виновата.

— Не виновата, говоришь? — лицо Омара перекосилось. Глаза налились кровью. — Она опозорила меня и себя!

— Нет, это ты стараешься опозорить ее, поверив злобным сплетням.

— Тогда иди, смой ее позор. Что же ты стоишь здесь?

— Ну что ж. Придется так и сделать, — ответил Алибулат, — хотя у меня и в мыслях такого не было. — С этими словами он вышел. И скоро Сидрат услышала затихающий цокот копыт. А отец со злостью воткнул шило в старый чарык.

За стеной зашептала молитвы бабушка.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кому, как не матери, знать своего сына: его нрав, его слабости. Сайгибат в своем взрослом сыне узнавала и черты маленького Омара и черты своего покойного мужа.

Сын рос упрямым. Но зато и честным — лжи не терпел. Однажды, когда ему было шесть лет, он снял со стены кинжал отца, и, играя, нечаянно уронил его. Кинжал ударился лезвием о камень и затупился. Испуганный, он бросился к матери и рассказал, как было дело. Сайгибат, зная крутой нрав мужа, сама испугалась. «А ты повесь кинжал на место, — сказала она сыну. — Может, отец и не заметит. А если спросит вдруг, скажи: «Не знаю, не брал». Омар посмотрел на мать исподлобья и молча отошел. А вечером сам признался отцу.

Когда Омара наказывали за упрямство, он молчал. И отец кричал возмущенно: «Хоть плетью стегай, ни слезинки», — и оглядывался вокруг, словно призывая соседей в свидетели. Сайгибат, страдая за сына, ноне смея перечить мужу, отсиживалась где-нибудь во дворе. А стены, может, и умели слушать, но говорить не могли.

Отец же, отлупив сына, устало опускался на стул и заключал мрачно: «Из камня кровь не потечет».

Род Омара по отцу славился своей непреклонной гордыней и бессмысленным упрямством. Узнавая эти черты в сыне, отец жалел, что и сын взял их в наследство. И все-таки в глубине души гордился этим.

Но не всегда и не со всеми отец бывал груб. В душе этого человека, жестокого с сыном, грубого с женой, хранилась удивительная нежность к матери. Маленький Омар видел, как отец ухаживал за ней, когда она лежала разбитая параличом. Он сам наливал ей суп из кастрюли, выбирая лучшие куски мяса, сам кормил ее с ложки. Каждое утро, не доверяя жене, мыл ей ноги, протирал тело мокрым полотенцем, менял белье.

Омар наблюдал за отцом и не понимал, как это отец может быть таким заботливым и нежным. Неужели это он, присев на край бабушкиной постели, гладит ее седые волосы. Омару хотелось увидеть лицо отца в эти минуты, но отец сидел к нему спиной, а зайти в комнату бабушки Омар не решался.

Однажды отец, почувствовав на себе взгляд сына, обернулся и согнутым пальцем подозвал его к себе. «Вот, сынок, плачу долги», — сказал он, словно угадав, о чем думает сын.

— Какие долги, отец? — спросил сын, удивляясь.