Родники рождаются в горах

Омар шел к реке напоить коня и услышал, как девушки смеялись над Зулхишат: «Говорят, твой жених поехал за калымом, а вернулся с полными хурджинами ветра». И нежный голос Зулхишат отвечал им: «Я не продаю себя за калым». Омар даже забыл напоить своего коня. Повернулся и помчался домой. Ответ Зулхишат очень понравился ему, и на другой день он продал на рынке быка и трех баранов, а на вырученные деньги послал невесте такие подарки, которые ее подругам и во сне не снились.

Аульские же парни разозлились на Омара. Ведь теперь они тоже не могли ударить лицом в грязь. А матери невест намекнули родителям женихов: мол, наши дочки не хуже Зулхишат.

Так женился Омар. Зулхишат он любил глубоко и сильно, любовью молчаливой, тяжелой. Другие женщины для него не существовали. В каждой женской улыбке он видел ее улыбку. В глубине его души жила ревность, мучительная, скрытая ото всех. Никогда гордость не позволяла ему показать свою любовь. В девушках Зулхишат любила попеть, потанцевать, поболтать с подружками. Но Омар подавил ее. Никто больше не слышал ее пенья. Даже разговаривала она теперь редко. Омар при людях сам не заговаривал с ней, а обращаться к нему первой она не смела.

Редко можно было ее встретить на людях. Даже родителей своих она навещала не часто. Омар не любил, когда она выходила из дому, не любил, чтобы другие видели, как на ее молочно-розовых щеках звездочками играли ямочки…

Сайгибат души не чаяла в своей невестке. Но в сердце ее постоянно жил страх: как бы сын не обидел жену неосторожным словом, как бы не рухнуло то, что она так берегла. И когда случилось так, что Омар выгнал жену из дому, она приняла этот удар с покорностью. Будто давно знала: так должно быть, и, боясь, ждала этого.

…После разговора с Алибулатом Омар еще больше помрачнел. Однажды утром, еще нежась в бабушкиной постели, Сидрат услышала его крик:

— Ты поняла? Чтобы ноги ее больше у матери не было.

— О сын мой! — умоляла бабушка. — Аллах тебя накажет. Что случится плохого, если бедняжка хоть иногда встретится с матерью. Пусть немного порадуется. Не бери греха на душу.

— Ничего, у меня плечи могучие, выдержат. Смогу таскать этот грех, — запальчиво отвечал Омар.

— Если у тебя плечи могучие, то почему должны страдать другие? Сын мой, допустим, Зулхишат виновата. Но она девять месяцев носила ребенка под сердцем, два года грудью кормила. Неужели она не имеет права хоть посмотреть на дочь?

— Чтобы люди на нас пальцем показывали: вот идет дочка Омара, падчерица Алибулата. Этого ты хочешь?

— Алибулат поступил как честный человек, — слабо возражала бабушка. — Ты не смог сберечь свое счастье, теперь не на кого пенять. Улетело оно — не вернется.

— Пусть улетает. Мне такое счастье не нужно, — не унимался Омар. — Скажи дочери, что с сегодняшнего дня мать для нее умерла. Это мое последнее слово, — он резко повернулся и вышел.

— О аллах! — запричитала бабушка. — Лучше бы мне вовсе не дожить до этого дня! Какая беда сплетни принесла в наш дом? Какую сноху я потеряла! Сдурел мой сын. Теперь из-за его злости горе глотает ребенок. Чем она виновата, бедняжка? При живой матери сироткой стала.

Слова отца ранили сердце дочери, словно избили его колючей палкой. Теперь девочку больше не пускали к матери, и эту радость у нее отняли. А вскоре мать и вовсе уехала в другой аул: ее увез Алибулат в свой дом.

Дни потекли за днями. Как и прежде, Сидрат играла с подругами в старом саду мечети. И когда других девочек мамы звали домой: «Пора ужинать: сколько можно тебе говорить» — Сидрат завидовала им и потихоньку оглядывалась: а вдруг из-за угла выбежит и ее мама, присядет на корточки, защекочет косами… Но мама не приходила, хотя аул, где она жила теперь, был совсем близко.

Сидрат стала задумчивой. Вдруг среди игры уходила куда-нибудь и садилась на пустую скамейку, чертя что-то на песке носком ботинка. Когда играли в салочки и нужно было убегать, останавливалась и никуда не бежала. Трудно было детскому сердцу разобраться во всем. Вот дедушка, мамин отец. Еще недавно он и слышать не хотел о внучке. А теперь стал брать ее к себе, водил по саду, разрешал рвать самые красные яблоки. А то сажал на колени и долго-долго гладил по голове. Сидрат смущалась. Она не знала, как ей относиться к дедушке, и почему-то жалела его, как жалела и отца.

Как-то шла она с кувшином к источнику и встретила дедушку.

— А я нарочно вышел тебя поискать, — сказал он весело. — Ну-ка, пошли к нам.

Что-то в дедушкином лице обещало неожиданность, и Сидрат испугалась: слишком много в ее маленькой жизни случилось перемен, и она стала бояться их.

И правда, когда Сидрат вошла в дом дедушки, она увидела мать. Никогда еще мать не казалась ей такой красивой и нарядной. Счастье плавало в ее ласковых глазах. Но когда она увидела, как робко входит ее дочь, эти глаза повлажнели. Сидрат бросилась к матери, повисла у нее на шее.